Во дворе она первым делом отключила смартфон.

Минут сорок ее носило по проселочным дорогам, где человек, не знающий местности, мог бы на такой скорости кувырнуться вместе с байком в канаву. Но ангел-хранитель ее уберег. Потом она взяла курс на Лемдорф, где жил приятель Фред, тоже отчаянный байкер. У Фреда была комната в родительском доме, а над комнатой чердак, где собиралась молодежь. Лео залезла туда и устроилась у окошка с планшетом. Она хотела изучить прадедово наследство — но голова как-то плохо работала. Не то чтобы так уж было жалко прадеда — она понимала, что старик прожил удивительно долгую жизнь, которой пора бы и кончиться, и уходил без мук, просто угасал. Но она осталась в мире одна, без настоящей защиты. Родители умели только требовать, дед с бабкой умели только жаловаться. Прадед всегда был на ее стороне…

Она вызвала на экран карту и нашла город Протасов. Она содрогнулась при мысли, что нужно будет срочно делать российскую визу. Срочно — потому что возвращаться в отцовский банк и отцовский дом она не собиралась. Вдруг память подсунула прозвище…

— Кречет!.. — произнесла она. Смысл слова был ей неизвестен, но звучание нравилось.

Просто счастье, что память сохранила прозвище парня, с которым она два года назад познакомилась на байкерском пивном фестивале. Их было то ли трое, то ли четверо — байкеров из Протасова, прорвавшихся на фест, и Лео говорила с ними по-русски, потому что немецкого протасовцы не знали вовсе.

— Кречет, Кречет… — бормотала Лео, копаясь в своем архиве. Кто-то же должен знать, как связаться с этим Кречетом.

Прадед научил ее быть честной с самой собой. Она честно сказала себе: плакать не может и не будет, потому что когда на небесах раздавали запасы слез, ее порция досталась троюродной сестрице. Так что единственный способ оплакать прадеда — это в точности исполнить все, о чем он просил.

— Фред, Фред! — крикнула она. — Помнишь тот фест, когда тебе на голову надели старый скворечник?! Там был один парень, кажется, из Кракова! У тебя есть его контакты?

Краковский парень подрался с кем-то из протасовцев, потом они даже подружились.

Фред забрался на чердак и полез целоваться. Она его оттолкнула. Он не обиделся, и они вместе понеслись по социальным сетям в поисках польских байкеров, которые могли знать Кречета.

Но в какую-то минуту Лео перестала видеть экран планшета. Она вспомнила прадеда.

Прадед смотрел ей в глаза и улыбался.

Анюта шла по улице, толкая перед собой коляску, и в голове была одна мысль: домой, домой, пока ноги не подкосились.

После визита в «Инари» у нее кружилась голова. И Феденька, словно нарочно, начал кряхтеть, пищать и требовать внимания.

Салон ей совершенно не понравился. Крестная была неправа — нужно все же искать работу при детском садике. Мыть полы и ночные горшки — невелика наука. Тем более что за полтора года бухгалтерские премудрости из головы исчезли напрочь. Их и тогда, в пору последних экзаменов, было не очень много.

Дома Анюта переодела и покормила Феденьку, пустила его ползать по ковру и включила телевизор. Шел какой-то сериал, начала она не видела, и потому за развитием действия следить не могла, но на экране ходили и говорили хорошо одетые люди, и это Анюту вполне устраивало.

Она очень хотела быть красивой женщиной. Такой, чтобы на улицах пытались познакомиться не жирные дядьки и не пьяноватые болваны, а серьезные люди. Чтобы прийти вечером в кафе — и за столик подсел богатый, щедрый и приятный мужчина. Чтобы этот мужчина внимательно слушал Анюту, говорящую о понятных ей вещах — детском садике, квартплате, подругах и их мужьях. Чтобы он красиво ухаживал — дарил цветы и золотые безделушки.

В мечтах о таком мужчине (постельные дела в этих мечтах отсутствовали) Анюта пребывала до вечера. Телевизор звучал, руки сами занимались хозяйством, закидывали белье в стиральную машину, мыли посуду, а голова обреталась в обществе мужчины.

В десять вечера позвонил дядя Боря Успенский.

— Анечка, ну так как же? — спросил он. — Мы договорились?

— О чем?

— О работе. Ты можешь выйти прямо с завтрашнего дня?

— Нет. Мне некуда девать ребенка, — прямо ответила Анюта.

— Давай так: ты пока будешь работать неполный день. Начнем с двух часов. А у нас напротив салона, в сквере, всегда сидят бабушки. Я двух знаю, они к нам в салон заходят. Так можно договориться, чтобы они посидели с мальчиком.

— А что я буду делать?

— Работа найдется, — не сразу ответил дядя Боря. — У нас книга учета посетителей… Нужно сделать из нее картотеку! Картотеку, понимаешь? Забить всю информацию в компьютер!

Анюту учили работать на компьютере, она осваивала в техникуме бухгалтерские программы. Наука давалась с трудом, но ей казалось, будто в голове застряли знания, и она согласилась.

Первый ее двухчасовой рабочий день довел Бориса Семеновича и Дмитрия до истерики.

Они посмотрели, как она внесла информацию в карточки, и еле пришли в себя после десятиминутного непрерывного хохота.

У Анюты и вообще с грамотностью было плохо, а тут еще прибавился выверт, которому несколько лет назад обучили подружки, отправлявшие ей СМС-ки с дешевых мобильников и требовавшие ответов. Они писали латиницей и вместо «Ч» набирали четверку, вместо «Ш» — шестерку. Анюта, не долго думая, именно так заполнила графы карточек.

— Да ладно тебе, Митенька… — еле выговорил Борис Семенович. — Сам знаешь, эти карточки я придумал в последнюю минуту. Ох, это что еще?..

Имя «Валентина» Анюта написала через два «И».

— Могучий интеллект, — сказал, угомонившись, референт. — Но, Борис Семенович, главное — ее не спугнуть. Она, как многие дурочки, очень подозрительна.

— Не спугнем. Я ей буду за час работы платить по двести рублей. Она очень скоро успокоится и начнет думать, как бы заработать побольше. Я эту породу знаю. Даже если я ей буду платить по пятьсот рублей в час — все равно она будет думать, что я жмотюсь. Соизмерить свой труд с вознаграждением она не в состоянии.

— Но почему ей, почему не мне?..

Успенский понял этот вопль души сразу. Почему не референту, у которого, по его мнению, на лбу написано: не дурак, любознателен, хитер, азартен, — досталась способность определять нужные для дела монеты? Почему — девчонке, которая, может, даже не всю таблицу умножения помнит, а управляться с калькулятором умела, но разучилась?

В ответ Борис Семенович воздел руки к потолку. Он цену своему референту знал…

Митенька имел обманчивую внешность. Глядя на себя в зеркало во время бритья, он видел острое, выразительное, волевое лицо, с темными глазами, с мужественным носом, И ему казалось, будто душа соответствует лицу. На самом деле референт проявлял свой героизм в мелочах и при условии полнейшей безнаказанности. Да, Митенька был трусоват. За ним числился один неблаговидный поступок, когда он проявил смелость, но потому лишь, что за спиной стоял и руководил интригой Успенский.