широко улыбаясь в одинаковых костюмчиках, слаженно пело песенки вроде «Tea for Two», «Bewitched» и «Alexander’s Ragtime Band». Они не хотели делать музыкальную карьеру и занимались этим лишь для души, весело проводя время с друзьями, разделявшими их любовь к музыке. После выпуска жизненные пути Шерри и моей мамы разошлись, но они поклялись встречаться каждое лето. И мы сдерживали это обещание, какое бы расстояние нас ни разделяло.

Преодолеть путь длиной 700 миль[17] из Спрингфилда, штат Вирджиния, в Эванстон — задача не из легких. Запихнув чемоданы, подушки, одеяло и холодильник со снэками в голубой «Форд Фиеста» 1981 года, мы с мамой и сестрой отправлялись в одиннадцатичасовую дорогу. Обычно по пути мы заезжали в Янгстаун, штат Огайо (неподалеку от городка Уоррен, где я родился), и останавливались там на пару дней у бабушки с дедушкой. Каждый год я с нетерпением ждал этой поездки: на север по шоссе Pennsylvania Turnpike, в живописные уголки Америки, проезжая по извилистой дороге через горы и длинные тоннели. Мы с мамой весело подпевали песням, звучащим по радио, останавливаясь на заправках, чтобы купить сувениры и съесть сэндвичи, взятые с собой. Это мое первое знакомство с эстетикой путешествий, и уже тогда меня восхищало то, как постепенно менялся пейзаж за окном по дороге к американскому Среднему Западу, пока мы теснились в крошечной машинке.

Я был в восторге: от нашего спокойного захолустья в Вирджинии — через горы Пенсильвании, мимо кукурузных полей Огайо — к огням мегаполиса Чикаго. Словно Изумрудный город из «Волшебника страны Оз», вид величественной башни Сирс-тауэр на горизонте восхищал меня, наполняя предвкушением приключений, которые приготовило для меня это лето. Я обожал Чикаго. Казалось, этот город, мультикультурный лабиринт вагонов метро и кирпичных зданий, открывает перед тобой все двери. Куда интереснее, чем спокойная жизнь моего родного захолустья в Вирджинии. У Трейси (самой рисковой из всех моих «кузенов» и «кузин») были еще три старших брата — Трип, Тодд, и Трой, и они всегда брали меня под свое крыло, открывая мне мир, который без них я никогда бы не узнал: от прогулок по городу до многочасовых игр на теплых пляжах озера Мичиган. Это был мой Диснейлэнд, моя Копакабана. А еще это стало моей первой пробой независимости. Со временем я стал сам ездить на метро, чтобы изучить самые отдаленные уголки города, и постепенно открывал в себе то, чего раньше никто и представить не мог. Эстетически и эмоционально я жил в классическом фильме 80-х о взрослении, снятом Джоном Хьюзом, совершенно не осознавая этого.

Я стоял и ждал, пока Трейси, как обычно в шортах и футболке-поло, спустится, как вдруг услышал странные звуки. Звон цепей, скрип кожи и стук ботинок, с каждым шагом грохочущих по полу, словно викинг, приближающийся к жертве. Может, это грабитель? Байкер? Дух Прошлого Рождества? Шаги приближались, и мое сердце выпрыгивало из груди. Они уже были на лестнице. Бум. Дзынь. Бум. Дзынь. Бум. Дзынь. И тут я увидел ее…

ТРЕЙСИ ТЕПЕРЬ БЫЛА ПАНК-РОКЕРОМ.

Блестящие «мартинсы», черные штаны с цепями, футболка Anti-Pasti и бритая голова — она была ужасающим, но в то же время восхитительным воплощением бунта. Прошлогодние шорты и поло были забыты. Трейси стала тем, что я раньше видел только в сериалах по телевизору. Но это был не мультяшный злодей с ирокезом, чинящий беспорядки с громкой музыкой на фоне, как в ситкомах. Нет. Это, блин, реально происходило. Охреневший, я смотрел на нее, будто она была с другой планеты, в радостном замешательстве изучая каждый шип, каждую булавку и каждый кожаный ремешок. Но шок и удивление прошли, как только она поприветствовала нас со своей обычной солнечной улыбкой. Это все еще была Трейси, просто выкрученная на максималку, словно постапокалиптический супергерой. Сказать, что я обрадовался, — самое большое преуменьшение в моей жизни. Я был просто вне себя. Во мне что-то проснулось — я просто пока не знал, что именно.

После традиционных приветственных разговоров мы с Трейси поднялись в ее спальню, где она показала мне огромную коллекцию пластинок, хранившуюся рядом с проигрывателем. Аккуратно сложенные ряды семидюймовых пластинок с синглами и LP групп, о которых я никогда не слышал: The Misfits, Dead Kennedys, Bad Brains, Germs, Naked Raygun, Black Flag, Wire, Minor Threat, GBH, Discharge, The Effigies… Всех не перечислить. Настоящая кладезь независимого андеграундного панк-рока, о существовании которого я до этого момента даже не подозревал. Мы сидели на полу, и Трейси ставила пластинку за пластинкой с энтузиазмом профессора, обучающего жаждущих знаний студентов. «Послушай вот эту!» — говорила она и осторожно опускала пластинку на проигрыватель. «А теперь эту!» — продолжала она, играя одну за другой и с каждым треком вынося мой мозг в иные миры. У меня появились вопросы. Много вопросов. Почему я не знал, что это существует? Мог ли я знать, что это существует? Об этом что, все знают? Это вообще законно? Я с глазами по пять копеек изучал конверты от пластинок, глазея на грубый дизайн, фотографии и выходные данные, а Трейси продолжала ставить музыку, наполненную взрывными темпами и криками, от которых кровь стыла в жилах. Шли часы, и все, что я знал до этого момента о музыке, улетало в трубу.

С ЭТОГО МОМЕНТА НАЧАЛАСЬ МОЯ НОВАЯ ЖИЗНЬ.

Присмотревшись, я заметил, что эти пластинки отличались от классических рок-альбомов у меня дома: ни одну из них не выпустил лейбл, о котором бы я что-то слышал раньше. Наоборот, они выглядели сделанными «на коленке»: ксерокопированные обложки с темными размытыми фотографиями, выходные данные и тексты песен, написанные от руки, трафаретные логотипы и графика — все кое-как запихано в пластиковые конверты, продающиеся по 3–4 доллара. Эта подпольная сеть каким-то образом умудрялась существовать, полностью игнорируя традиционную внешнюю корпоративную структуру, отрицая стандартные пути производства и распространения музыки. Трейси объяснила, что они все делали САМИ. Я был в восторге, вдохновленный и будто пробужденный.