— Итак, госпожа Фриман, каких действий вы ждете от меня? К сожалению, в последнее время мне пришлось поднять гонорары. Знаете, жизнь дорожает.

— Гонорары? Мисс Фишер, я так поняла, что…

Взгляд Фрины был учтив, но тверд.

— Ну да, конечно. Сколько скажете, если отыщете Чарльза. — Затем госпожа Фриман добавила: — Я думаю, вы могли бы еще и Виктора найти. Если Чарльз пропал, мне может понадобиться Виктор. В последний раз, когда мы о нем слышали, он был в Толботвилле, в Гипсленде.

— Давно?

— В двадцать четвертом. Затем чеки начали возвращать.

— А письма?

— О, я перестала писать, — не задумываясь, ответила госпожа Фриман. — Какой смысл, если его там уже нет?

— Понятно. — Фрина проглотила рвущуюся наружу ярость. — А как насчет наследства? Разве ему ничего не причитается, раз его отец э-э… скончался?

— О Господи! — госпожа Фриман резко выпрямилась. — Завещание! Господин Фриман так и не изменил его! Мисс Фишер, вы должны установить, что Виктор умер! Дело переходит к Чарльзу, а дом и деньги — к Виктору!

— Это вам скажет адвокат. Я полагаю, у вас есть адвокат?

— Конечно, — подтвердила госпожа Фриман. — Но я сказала ему, что Виктор умер. Ради Чарльза, понимаете?

— Ради Чарльза, — кивнула Фрина. — Разумеется.

О, Чолли, сыграй на той штуке,

Ну вон на той, на тромбоне.

Джордж Брукс «Тромбон Чолли»

Фрина устроила себе обед в «Ритце» — такой обильный, что с трудом съела его. Мисс Фишер была потрясена встречей с госпожой Фриман и решила, что омар поспособствует ее мыслительному процессу.

Она снова взглянула на фотографию Виктора Эрнста Фримана, который вернулся с Великой войны контуженным и был так запросто отвергнут. Очень приятное лицо, подумала она, честное, открытое и до боли юное. Расспрос язвительной горничной госпожи Фриман показал, что внешне Виктор пострадал не слишком сильно, лишь на виске у него остался белый шрам — там его задела шрапнель, едва не снеся голову. Однако юноша стал раздражительным, резким, не выносил никакого шума и того, что горничная назвала «хозяйкиными глупостями».

— Он был хорошим мальчиком, — признала горничная, — лучше Чарльза да и честнее — всегда было понятно, что у него на уме. Но эта мерзкая война испортила его, и он сильно изменился.

Разумеется, изменился. Кампания в Галлиполи оказалась безуспешной и малоприятной. Фрина решила, что стоит пригласить на обед Берта и Сеса и расспросить их об этом.

Однако остается еще и Чарльз. Куда он мог подеваться? И какое отношение имеет к убитому?

Неторопливо смакуя кофе с конфетами, Фрина вспоминала Тинтаджела Стоуна, на которого положила глаз. Затем позвонила домой.

— Господин Батлер, меня никто не спрашивал?

— Да, мисс Фишер. Звонил господин Тинтаджел Стоун, просил пойти сегодня вечером в клуб вместе с ним. Номер телефона он оставить не мог, так что позвонит позже.

— Скажите ему «да». Что-нибудь еще?

— Кто-то звонил, но ничего не сказал и бросил трубку. Два раза.

— Хм. Интересно, может, это Чарльз? Если звонки повторятся, скажите ему, что я скоро вернусь и подойду к телефону с шести до семи. И не могли бы вы позвонить господам Берту и Сесу и попросить их поужинать у меня завтра вечером? А сегодня пригласите к ужину господина Стоуна. Вероятно, у госпожи Батлер еще осталась та восхитительная телятина, и, может, она приготовит из нее лангеты.

— Полагаю, еще осталась, мисс Фишер. Этот новый мясник — настоящая находка. Вы не против, если ужин будет в семь? Госпожа Батлер хочет посмотреть новую картину.

— Конечно. Сообщите господину Стоуну, а если он не сможет прийти на ужин так рано, закажите мне столик в «Виндзоре». Спасибо, господин Батлер, я буду дома к шести.

Она положила трубку и вышла из отеля. Прогулка вдоль модных витрин на Коллинз-стрит — это как раз то, что нужно.

Фрина завершила восхитительный послеполуденный променад покупкой платья от мадам Флоретт, расшитого бисером с узором в виде павлиньих перьев, причем за более чем разумную сумму, если учесть, сколько швей понадобилось, чтобы пришить все эти бесчисленные бусинки. Она прошлась до конца Коллинз-стрит, чтобы сесть в машину и, оказавшись в назначенное время дома, дождаться звонка. Домой она добралась около пяти — оставалось время выпить чашечку чая и примерить новое платье.

— О, мисс! — воскликнула Дот. — Оно прекрасно!

— Неплохо, а? Мне нравится, что оно спадает сзади до самых пяток.

— Но у вас же голая спина, мисс, вы бы лучше подождали, пока станет теплее. А кто этот человек?

— Что? А, это пропавший брат Чарльза Фримана. Я тебе все расскажу, когда у меня появится хоть какая-нибудь идея, как отыскать его. Что ты о нем думаешь, Дот?

— Его не назовешь симпатичным, — отозвалась служанка, наклоняя рамку со снимком так, чтобы на нее падал солнечный свет. — Но я бы такому поверила. Открытое лицо, этот человек вызывает доверие.

Она поставила фотографию на ночной столик Фрины.

— А что он натворил, мисс?

— Он пропал. Как и его непутевый братец. И теперь, Дот, я должна найти одного или обоих, я даже и не знаю. Ладно, наверняка что-нибудь да придет в голову. Господин Стоун звонил?

— Да, мисс, и он будет сегодня к ужину. Надеюсь, вы найдете его.

— Кого? Господина Стоуна?

— Нет, мисс, молодого человека с фотографии. Он мне нравится, — решительно добавила Дот, отправляясь наливать ванну для Фрины.

В одиннадцать минут седьмого зазвонил телефон. Фрина сняла трубку и услышала чье-то дыхание.

— Фрина Фишер слушает.

— О, Фрина, что мне делать? — воскликнул обезумевший голос.

— Ты должен вылезти из гардероба, в котором сейчас прячешься, и пойти со мной в полицию, — рассудительно заметила Фрина.

Трубка охнула:

— О нет, я не могу, они все узнают!

— Узнают что?

— Про Бернарда. Они про него узнают. О, Фрина!

— Так, Чарльз, поменьше стонов, побольше информации. Что они узнают? Где ты? Ты понимаешь, что твоя мать бьется в истерике?

— Ничего ей не сделается, она всегда такая, — легкомысленно заявил Чарльз. — Я в безопасности. За меня не беспокойся.

— И не думаю, — откровенно призналась Фрина. — Ты где?

— Прячусь, — сказал Чарльз.

— Да-да, это я уже поняла! — вспылила Фрина. — Так что насчет Бернарда?

— Он был… он… ой нет, я не могу…

На этом связь прервалась. Фрина подождала еще немного, а затем повесила трубку.