Джек Робинсон последовал совету: вымыл руки и лицо цветочным мылом и направился в оранжерею для знакомства с цветущей новинкой госпожи Батлер. Это действительно была бело-розовая каттлея, и она действительно порадовала его. Вернувшись в столовую, Робинсон молча выпил две чашки чая и откинулся на спинку кресла, чувствуя себя если не заново родившимся полицейским, то, по крайней мере, изрядно обновленным.

— Спасибо. Это именно то, что надо. А цветок и впрямь хорош. Без сомнения, госпожа Батлер знает толк в орхидеях.

— Да и в завтраках тоже, если вы проголодались.

— Нет, я поел часов в шесть. Жирная похлебка из передвижной столовой. Мисс Фишер, поганый у нас случай-то, простите за выражение. Никогда прежде у меня не было такого дела — столько свидетелей, и никто из них ничего не видел! Я поговорил с каждым, кто находился в зале рядом с покойным, и никто не заметил, как произошло убийство. Даже такая наблюдательная особа, как вы! Я могу точно сказать, когда это случилось: на тридцать пятом такте «Дрозда». Все музыканты видели, как этот человек упал. Трое из них спустились, чтобы поднять бедолагу, но он уже помер. Это совпадает с тем, что видели вы?

— Да. Я стояла спиной, когда он упал. Он замер и повалился назад, я полагаю, он умер раньше, чем коснулся пола. Я свалилась на него, его партнерша опустилась на колени, другая пара участников марафона тоже рухнула. В одну минуту весь пол был завален телами. Оркестр перестал играть, трое музыкантов подошли к нам: я помню, трубач, Тинтаджел Стоун и кто-то еще.

— Кларнетист Хью Андерсон.

— Да. Тот человек уже умер. Это было очевидно. Я сказала об этом Чарльзу, и он отполз, поджав хвост.

— А затем он сбежал и до сих пор не объявился.

— Что дал обыск? Вы нашли орудие убийства?

— Нет, — признался детектив-инспектор Робинсон и хмыкнул, — зато нашли кучу других вещей. Поразительно, сколько выпивки люди тайком протаскивают в танцзал. Там было несколько перочинных ножичков и прочей подобной мелочи, открывалки для бутылок, два порошка неизвестного происхождения — как было сказано, от головной боли, обычное дело. Но никакого ножа, ничего нужной длины и остроты. Мы обшарили «Зеленую мельницу» сверху донизу и ничего не обнаружили.

— У меня есть версия, как его могли вынести, — сказала Фрина. — Готова поспорить, вам это в голову не приходило.

— И как же?

— Шляпная булавка, — коротко сообщила Фрина.

Робинсон задумчиво поглядел на свои ногти и потянулся за трубкой.

— Булавка, ну надо же! А что, бывают такие длинные?

— Дот, принеси, пожалуйста, длинные булавки! — крикнула Фрина.

Через минуту Дот спустилась по лестнице с небольшим арсеналом в руках: здесь были разнообразные миниатюрные пики с квадратным сечением, украшенные аметистами, драгоценными камнями и эмалью. Одна из таких булавок, если специально подготовить лезвие, вполне могла бы пронзить сердце Бернарда Стивенса, тридцатичетырехлетнего клерка, мгновенно и без особых усилий.

— И как ее можно было спрятать?

— Воткнуть обратно в шляпу, разумеется. Вы провели досмотр посетителей?

— Нет, но их обыскивали на предмет орудия убийства. Я велел своим людям искать нож. Возможно, что… Бог мой, такую штуку могли и не заметить. Несколько дам были в больших шляпах. Ну что ж, может, и прошляпили. Все равно ни на ком из тех, кто находился поблизости, не было подходящего экземпляра. На мисс Джордан была повязка для волос, как и на госпоже Винтер, даме в пюсовом. Если бы такая булавка была у мужчины, при обыске наверняка это заметили бы. Правда, мы не досматривали ту худенькую девушку в голубом, партнершу убитого. Она все еще в больнице. Доктор говорит, у нее нервное истощение и перелом ноги. Зовут ее Педрестина Шор.

— Вряд ли она убийца, — рассмеялась Фрина, но тут же взяла себя в руки. — Какое, однако, необычное имя. Простите, Джек, что задала вам еще одну задачку. Где вы искали моего беглого кавалера?

— В доме его матери, в его клубе, еще в нескольких подобных местах. Никто его не видел. До сих пор не обнаружено никакой связи между этим вашим Фриманом и покойным. Ума не приложу. Ну и дельце!

В конце концов Робинсон раскурил трубку и некоторое время неподвижно сидел, тупо разглядывая гостиную, выполненную в морских тонах. Фрина молчала. Джек Робинсон вдруг подумал, что она может быть вполне тихой и спокойной, если не устраивает никакой заварухи, и на минутку прикрыл глаза.

Полчаса спустя его разбудила музыка. Из фонографа лились странные, но приятные звуки.

— Что это? — спросил он, с трудом разгоняя глубокий сон.

— «Бэйзин-стрит блюз»[13]. Ладно, Джек, если я вам пока больше не нужна, пойду навещу госпожу Фриман, а то еще взорвется. Может, вас куда-нибудь подвезти?

— Да, подбросьте домой. — Робинсон выбил потухшую трубку в пепельницу. — Надо поспать хотя бы немного. Передайте мои поздравления госпоже Батлер — она превосходный садовник. — Он поднялся, натужно крякнув: — А вы отдадите мне Чарльза, если найдете его?

— Он будет доставлен к вам незамедлительно. У вас был плащ? Господин Батлер! Я поехала к госпоже Фриман. Когда вернусь, не знаю. Если успею к обеду — позвоню. Пойдемте, Джек. И можете обойтись без своих обычных нотаций насчет правил ограничения скорости, — добавила она, заходя в гараж и пропуская полицейского в большую красную машину. — Я прекрасно их знаю.

— А я никогда и не утверждал обратного, — запротестовал детектив-инспектор Робинсон, когда машина выехала на дорогу. — Я лишь говорил, что вы не обращаете на них никакого внимания!

Госпожа Фриман, худая взволнованная дама с ярко выраженной неврастенией, возлежала на кушетке, в окружении стопки носовых платков и флакончиков с нюхательной солью. Возмущенная горничная провела к ней Фрину.

— С ней творится что-то ужасное, — шепнула она. — Я никогда не видела ее в таком состоянии. Мисс Фишер, может, вам как-то удастся повлиять на нее, а то ведь она ничего не ест и не принимает успокоительных, а доктор ничего не может с ней поделать.

— А где господин Фриман? Ах да, забыла. И давно он?..

— Шесть месяцев назад, мисс, хозяйка уже свыклась с этим. Все равно она не слишком любила его, но вот Чарльз для нее все, настоящий маменькин сынок. Если бы она знала хотя бы о половине его похождений, она бы с ним так не носилась.

Последнее высказывание явно носило личный характер. Фрина скосила глаза и увидела на лице служанки гримасу отвращения.

— И ладно еще были бы девушки… — начала горничная, но осеклась.

Фрина попыталась найти подходящий эвфемизм:

— Вы хотите сказать, что он… вряд ли женится?

— Вот именно, — прошипела горничная. — Парни!