соблазнительно блестящем чистом стекле с редкими въедливыми крапинками белой краски. Размягчает ссохшиеся губки сиво-коричневых волн грязи на площадке моего третьего детского сада с отчетливым душком скороспелой демократии.

В игровой пыльно, душно и холодно. Ливень загнал в подъезд нашей группы всю тяжёлую панировку осеннего воздуха окраин, промокнул влажной салфеткой атмосферу, выстудил большие залы со скользким линолеумом и белыми поблескивающими стенами.

Невозможно весь день держать детей взаперти, распорядок очень важен. Мы позавтракали, позанимались, кое-как перетерпели тихий час и наигрались с пластмассовыми елочками, деревянными кубиками и толстенным канатом до вспепоглащающего отвращения. И нас ведут гулять, в обязательно порядке натянув на головы гладкие синтетические капюшоны и обув в резиновые сапожки.

У нас с другом есть любимый домик. Маленький разноцветный щелястый деревянный домик с двускатной крышей и земляным полом, где только двое пятилеток и уместятся. Там мы живём, отсиживаемся, прячемся, воображаем космические путешествия и строим коварные планы. Он нам настолько дорог и необходим, что жизнь кажется без него совершенно немыслимой, как без картошки. И этот домик прямо на наших глазах безжалостно и неотвратимо затапливает леденющая дождевая вода.

Домик необходимо спасти для дальнейших боевых действий, и мы начинаем новую игру. Залезаем внутрь и с энтузиазмом вычёрпываем из него холодную воду, сидя на корточках. Дождь заливает мне сапоги, и ноги начинают грустно хлюпать. Но упорство моё такими пустяками не сломить, я отважно отстёгиваю капюшон от куртки и начинаю вдвое шустрей черпать им. Конечно, вода, вылитая нами в окно, тут же заливает обратно по земле, а ещё за незащищённый теперь воротник. Конечно, когда нас зовут на полдник, я прицепляю капюшон на место и одеваю, отчего насквозь промокает и шапка, и вся голова. И конечно, следующие три недели я лежу дома со страшенной температурой, бронхитом, ангиной и насморком.

Мы неуклюже, пыхтя и смеясь, пытаемся быстро взбежать на поросший берёзовым лесом холм. Цепляемся за толстые привязчивые стальные корни, ехидно подсовывающие кривые загогулины под исцарапанные ноги в старых сандалиях то тут, то там по всему осыпающемуся склону. Кто-то справа срывается, другой игрок на бегу успевает схватить его за тощую руку и немилосердно дёргает наверх. Впереди всех шустро карабкается маленькая карамельная шатенка — она Паспорту. Ведущий — сестрёнка — ловко скачет в стороне и громко считает время, подбадривая шутливыми криками команду.

Старшие долго не соглашались брать меня в Форт Боярд, но я заныл, заканючил и было решено меня принять, лишь бы заткнулся и отстал. И вот я бегу наверх, обгоняя неповоротливых десятиклассников, сияющий словно самовар от потрясной тайны — я разгадал загадку старца Фуко и никому ничего сказал, чтобы первому найти ключ. И тогда-то ребята поймут, какой я классный.

Я вылетаю как почтовый голубь наверх, оглядываюсь и с треском веток и хрустом скользкой гальки припускаю к ручью. Когда ребята меня догоняют, я уже вовсю шарю по приятному искрящемуся сквозь воду дну в поисках бумажки с ключом и новой загадкой. Остальные отпихивают меня в сторону, и я обидно плюхаюсь в куст бузины, а подлая девчонка из второй команды в этот злосчастный момент со счастливым визгом вытаскивает из воды мокрый ключ в разваливающемся тетрадном листе. Мой ключ!

Теперь моя очередь лезть в тумбочку шкафа. Тумбочка — это портал в опасные тёмные миры. Ты залезаешь в неё, закрываешь двери и сидишь в темноте. Когда становится жутко, надо устроится поудобнее — настолько, насколько это возможно сложившись в три погибели, когда голова между согнутых ног, а колени и затылок упираются в деревянный потолок.

В тумбочке взрослые держат постель. Каждое утро они собирают диван и засовывают туда одеяло и подушки. Когда их нет дома, мы всё оттуда выволакиваем, и врата в Город Снов начинают работать. И вот ты сидишь в темноте, один, не слышно ни звука, кроме твоего влажного дыхания. Ты представляешь себе, как идёшь по ночному парку ранней осенью. Идёшь знакомой аллеей до условленных кустов. Потом ты залезаешь в цепкие дебри, сгребаешь уверенной накачанной рукой в сторону опавшую тёплую листву и открываешь синий в сумерках махровый коврик с надписью welcome. А под ковриком тебя ждёт знакомый канализационный люк. Это место мы специально придумали для входа, оно наше общее.

И вот ты сдвигаешь чугунную крышку люка и отважно прыгаешь в пустоту. Со скоростью света несёшься ты по сверкающему переливчатому лазурному туннелю и ловко приземляешься в другие, высокие дремучие заросли. Аккуратно раздвигаешь рукой ветви, и перед тобой восстаёт внушающая суеверный страх чёрная крепостная стена Города, сложенная из огромных кусков антрацита. Внутрь ведут закрытые громадные двустворчатые ворота из цельных стволов надёжного дуба, изукрашенные древней рунической вязью. А у ворот перебрасываются специфическими шуточками стражи — ночные кошмары. Слева развязно вышагивает в шерстяных брюках, шляпе и полосатом свитере пропахший гарью Фрэдди Крюгер. Компанию ему составляет хладнокровный безумный шаман вуду. Его чёрное тело, исписанное гротескными цветастыми татуировками, прикрывает красная чёрствая жилетка из человеческой кожи, а в жарких тёмных глазах вспыхивают колючие зелёные искорки.

Демон

Ленты ветра причудливо сплетаются с канатами звуков, нитями запахов

и мыслями, застрявшими на перекрёстке. Кто-то хочет больше,

кто лезет выше. Мышь поднимается по лестнице на крышу будки.

На крыше будки — ещё одна крыша, маленькая. Конёк. Мышка

встаёт на его вершину, хочешь поговорить — поднимайся ко мне.

Вихрастый неумело закуривает и подходит к краю крыши.

Сдвинув широкие чёрные брови, он смотрит на двор. Угрюмо выдыхает

дым густой струёй вниз. Дыму сложно опуститься — ветер

подхватывает струю и уносит в небо. Сигарета подрагивает в

нервных пальцах.

Я ухожу в дзен. Цели нет, есть путь. Путь есть пустота. Сто метров

пустоты подо мной. Результат не важен. Я не боюсь. Мне не

жаль. Некого жалеть. Я спокоен. Я заполняю бокал, я поднимаюсь

на будку. Это всего лишь майя.

***

Её ладонь подрагивает в моей. Птичьи косточки. Я без труда сломал бы

её. Она невесома и почти бескровна. И линии говорят, не

сговариваясь. Этот маршрут прост, он не подойдёт эстетам

геометрии. Начинаю с ординаты — на запястье обрывается вена, спуск

на дух. Линия духа забуривается в ладонь Клондайком.

Глубокая канава, нет чёткости, паутина сечений, но ни на шаг от

маршрута. Любовь. Не одна потаённая тропка ведёт от рождения к

итогу, но все они ведут на запад, все едины в цели. Разум.

Прыгай на доску, волна бежит. Со страшной скоростью по

идеально ровной колее лети к любви. Но поворот кинет тебя к

Меркурию, и встреча