Та лишь с готовностью кивнула и направилась к багажному контейнеру, стоящему в углу:

— А вам, госпожа моя?

Я вздохнула:

— Розовое, Индат.

Будто у меня был выбор… Единственное нарядное платье и скромные серьги с сиурским перламутром. Богаче наряда у меня никогда не было. Мама говорила, что самое главное мое украшение — это глаза и волосы. Такого не купишь. Волосы впрямь были красивы. Мамины. Точно такие же. Но, когда я смотрела на маму, мне все время казалось, что ее – намного роскошнее. Тяжелые, волнистые, почти до колен, необыкновенного янтарного цвета, как золотистая карамель. Как струящееся золото.

Индат тщательно расчесывала щеткой, придерживала ладошкой:

— Как уложить, госпожа?

Я молчала — сама не знала. Но в груди закипало что-то вроде возмущения и протеста. Может, я и предназначена наместнику Форсы? Но… уж точно не в жены. Я покачала головой:

— Как обычно, Индат. Собери подхватами.

Та нахмурилась:

— Так это же совсем просто. Уместно ли?

Я кивнула:

— Чем проще — тем лучше.

Я промолчала о том, что не хочу украшать себя. Ведь наверняка же существовала вероятность, что я могу просто не понравиться. И меня отправят обратно. Ведь я могу не понравиться! Эта мысль даже вселила надежду.

Когда снова пришла вальдорка — мы были готовы. Проследовали за ней по коридорам и остановились недалеко от трапа, где ждал завитой, как кукла, Марк Мателлин. Он брезгливо оглядел меня, выпятив губу, покачал головой:

— Мда…

Я молчала, лишь с вызовом подняла подбородок.

— Жалкий вид, госпожа. Нужно приложить немалые усилия, чтобы рассмотреть в вас высокородную.

— Я с радостью останусь здесь, ваша светлость.

Он хмыкнул:

— Вы едете со мной. А вот вашу рабыню придется оставить.

Я увидела ужас в глазах Индат. Покачала головой:

— Она сопровождает меня, как и положено.

Мателлин поджал губы:

— О, нет! Два чучела — это слишком, госпожа. Ваша рабыня остается.

Я отступила на шаг:

— Ваша светлость! Я никуда не пойду без нее.

На полном лице мелькнула брезгливость:

— Капризничать будете дома, госпожа. Ваша рабыня остается.

Он бесцеремонно схватил меня за руку и потащил к трапу. Я обернулась, увидев, как Индат отгораживает опустившаяся переборка.

У меня не было никакой уверенности, что я снова увижу ее.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

10

Вслед за Мателлином я прошла к поданному корвету, под яркие лучи прожекторов. Даже не сразу поняла, что это корвет. Новый, блестящий, с обзорным стеклом и мягкими линиями. То, что я знала прежде, было настоящей рухлядью, консервной банкой.

Мателлин взгромоздился первым, впереди. И я с облегчением вздохнула, что мне не придется сидеть с ним рядом. Он был мне глубоко отвратителен. Я устроилась позади, как можно дальше, в углу, подвинулась к самому стеклу. Следом в корвет вошли трое рабов Мателлина, подпоясанные зелеными поясами. Двое мужчин и уже знакомая мне вальдорка с таким важным видом, будто сама была госпожой.

Судно мягко оторвалось и почти бесшумно заскользило в ночи. Я ничего не видела кроме огней и собственного отражения в черном стекле. Наконец, судно нырнуло в сумерки парковочного рукава, замелькали стройные ряды сигнальных фонарей. Корвет залило светом, и он остановился с мягким шипением. Рабы открыли дверь и высыпали на платформу — открывать своему мерзкому господину. Судно качнуло, когда Марк Мателлин спустился с подножки, будто отпружинило, избавившись от его веса. Его кудри тоже упруго отпружинили, словно повторяли это движение.

Я так и сидела в своем углу, лишь смотрела во все глаза, как к толстяку подошел человек из охраны в черной глянцевой куртке с желтой полосой наискосок, раскланивался. Судя по одежде, это кто-то из вольнонаемных Теналов. Впрочем, охрана всегда состоит из вольнонаемных. Отец не мог себе позволить ни одного.

Мателлин чванливо кивал; неожиданно изящно, отставляя мизинец с перламутровым ногтем,  оправил полу мантии и зашагал за наемником. Рабы семенили следом. А я замерла в недоумении — кажется, обо мне попросту забыли.

Вальдорка показалась в дверях так неожиданно, что я вздрогнула.

— Прошу за мной, госпожа, — она склонила стриженую голову и едва заметно поджала толстые губы. Кажется, рабыня была недовольна, что пришлось возвратиться за мной.

Я ступила на серый камень и почувствовала легкое головокружение. Воздух казался плотным и тягучим, и для вдоха приходилось делать ощутимое усилие. Я глубоко вдохнула несколько раз, будто проверяла силу собственных легких. Посмотрела на вальдорку:

— Как тебя зовут?

— Лана, госпожа.

Не знаю, зачем я спросила — мне было все равно. Я хотела видеть рядом лишь одну рабыню — мою дорогую Индат. И чем дольше ее не было рядом — тем острее это чувствовалось.

Рабыня заметно нервничала:

— Поторопитесь, госпожа, вы заставляете моего господина ждать.

Мателлин стоял в отдалении и всем своим видом выражал нетерпение. Даже его губа омерзительно подрагивала. Только сейчас я заметила, что его губы, кажется, были тронуты краской. Это казалось странным и неуместным. Я с трудом могла представить себе отца с косметикой на лице.

Я невольно оглядывалась. Огромная крытая парковка была намного больше, чем открытая стартовая площадка перед нашим домом на Альгроне. Много гладкого серого камня.

Едва я подошла, Мателлин поджал губы:

— Вы заставляете себя ждать, госпожа.

Первым порывом было извиниться, но я сдержалась — перебьется. Я чувствовала себя пленницей, а пленники едва ли извиняются перед своими тюремщиками. Во мне клокотал протест, и хотелось нарочно сделать что-то гадкое, чтобы поставить его в неловкое положение. И смотреть, как он будет выкручиваться.

Мателлин окинул меня колким взглядом с ног до головы, повел бровями, вытянул губы:

— Пойдемте, госпожа. Надеюсь, произойдет чудо, и вы не опозоритесь.

А мне казалось — он только этого и ждал.

Я шагала рядом с толстяком, высоко задрав голову. Умирала от страха, но ни за что не хотела бы, чтобы это заметили. Решимость разливалась по венам, бурлила. Он ждет, что я опозорюсь, а я ни за что не хочу доставлять ему такого удовольствия, что бы ни ожидало впереди.

Я глубоко вздохнула и сжала кулаки. От напряжения я даже не удивлялась окружающей красоте, будто сотни раз видела белые колонны, сочащиеся теплым матовым светом, высокие окна, смотрящие ночной чернотой, полированные полы из белого мрамора. Что-то отдаленно похожее я видела в доме смотрителя Альгрона-С. Наша планета была настолько незначительной, что даже не имела собственного наместника — много чести. А смотрители менялись с такой частотой,