Я хочу, чтобы ты проводила меня к его светлости.

Та насторожилась. Ответила не сразу. Наконец, опустила стриженую голову:

— У меня нет таких распоряжений, госпожа.

Я кивнула:

— Таких распоряжений быть не может, потому что это моя просьба. Проводи меня в каюту его светлости.

Та снова молчала. Хоть я и высокородная, у рабыни был свой хозяин, которого она слушалась беспрекословно. Она не могла игнорировать меня, но и не могла сделать что-то неугодное для своего господина. Наконец, вальдорка подняла глаза:

— Я передам вашу просьбу, госпожа.

Этим пришлось удовлетвориться.

Индат хитро улыбнулась:

— Я схожу за ней следом и просто узнаю, куда идти, — она буквально светилась от этой идеи.

Но я сомневалась:

— Допустимо ли это?

Индат пожала плечами:

— Почему нет?  А если что не так — так вы скажете, что рабыня своевольничала. И пообещаете меня наказать. А уж это только в вашей власти. Ну? — она ободряюще улыбнулась. — Прекрасная идея!

Я не успела как следует обдумать, а Индат уже прошагала к двери и тронула пятнистыми пальцами полочку ключа. Но индикатор скорбно пискнул, отозвался красным сигналом, и ничего не произошло. Индат повторила, но ответ был такой же. Она обернулась:

— Заперто, госпожа…

Я как-то бездумно кивнула… Конечно, заперто… Я могла догадаться. Мы лишь по своей наивности не проверяли дверь. Не пытались выйти, боясь заблудиться на корабле и не найти дорогу в каюту. Но, получается… я узница… От этой мысли сделалось донельзя неуютно… и страшно. Индат подошла, взяла меня за руку:

— Наверное, для вашей же безопасности, моя госпожа. Мы здесь ничего не знаем.

Я снова кивнула, но теперь кусок не лез в горло. Блюда под колпаками жидкого стекла так и остались нетронутыми.

Через некоторое время дверь открылась, и на пороге появилась уже знакомая вальдорка. Она поклонилась мне:

— Госпожа, мой господин ожидает вас.

Я уловила ликование на пятнистом лице Индат. Она привычно сидела у меня в ногах, вскинула голову, будто говорила: «Ну, вот видите, госпожа!» Но теперь все казалось мне подозрительным. Я не слишком надеялась, что Мателлин удовлетворит мою просьбу, но, все же поднялась, зажала в кулаке адресный чип и вышла вслед за его рабыней.

Мы прошли паутиной одинаковых стальных коридоров. Здесь все было одинаковым. Резким, холодным, чужим. Наконец, вальдорка остановилась перед дверью, украшенной узором с изображением драконов высоких домов. Вероятно, каюта самого высокопоставленного пассажира. Рабыня провела толстым пальцем по полочке ключа и поклонилась мне:

— Прошу вас, госпожа.

Мне ничего не оставалось, кроме как войти. Я бегло огляделась, но вздрогнула всем телом и тут же отвернулась.

— Высокородная имперка опускает голову, глядя на рабыню?

Мне пришлось поднять голову и смотреть на развалившегося в кресле Марка Мателлина. Расслабленного, небрежного. Что называется, «по-домашнему». Под накинутой мантией виднелась голая мясистая грудь. На его коленях сидела совершенно обнаженная асенка с оливковой кожей и длинными черными волосами. Не острижена — значит, это наложница. Рука Мателлина по-хозяйски оглаживала ее бедро, нырнула между ног, и девчонка закатила глаза и прикусила губу. Марк Мателлин при этом не сводил с меня взгляд и явно наслаждался моим ужасом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Рабыня сказала, что вы хотели видеть меня, госпожа. Я нашел для вас время.

У меня в горле пересохло. Асенка бесстыдно развела ноги, как можно шире, отчаянно мяла собственную грудь и прикусывала губу. Я чувствовала, как стремительно заливаюсь краской. Зрелище для меня было совершенно диким. В нашем доме рабы никогда не расхаживали нагишом. И у отца, насколько я знала, никогда не было наложниц. По крайней, мере, я их не видела. Едва ли у нас были деньги на такие излишества.

То, что разворачивалось у меня перед глазами, казалось просто невозможным. Порочным настолько, что хотелось провалиться.

— Вас что-то смущает, госпожа? Вы никогда не видели наложниц?

Я, как идиотка, покачала головой — нет, не видела.

— Стыдно, госпожа. Так подойдите, пощупайте ее грудь. Советую оценить эти острые соски. У асенок самая лучшая грудь. А у вериек, обычно, очень вместительный зад. — Он будто опомнился: — Так вы что-то хотели?

Я постаралась взять себя в руки. Я должна суметь игнорировать происходящее… Но не получалось — меня почти трясло. Если в Сердце Империи подобное считается нормой…

— Я хотела бы просить вашу светлость позволить воспользоваться галавизором.

Казалось, он заинтересовался. Прогнал рабыню, шлепнул по заду.

— Зачем, позвольте спросить? — он поднялся, запахнул мантию.

— Хочу увидеть маму.

Толстяк с пониманием кивнул несколько раз, и затеплилась надежда.

— У вас есть адресный чип?

Я кивнула и раскрыла ладонь, демонстрируя тонкую пластинку.

Мателлин вновь кивнул:

— Давайте.

Я отдала, но он лишь зажал его в кулаке.

— Через неделю мы будем на Форсе, госпожа. Меня ожидают на приеме у наместника. Вы отправитесь со мной, вас нужно как-то обтесать. Это стыдно — краснеть при виде наложницы. Форса в полной мере научит вас пониманию — нет места более подходящего. Некоторые вещи даже Императоры традиционно считают излишними.

Я промолчала — сейчас Форса не слишком меня интересовала.

— Вы можете идти, госпожа.

Я опешила:

— А галавизор, ваша светлость?

Он хмыкнул:

— Вас вывезли из этой дыры вовсе не для того, чтобы вы стремились обратно. Забудьте про галавизор, госпожа — это лишнее. Эта семья больше не ваша.

Я протянула руку:

— Верните чип, ваша светлость.

Тот лишь отвернулся:

— Я больше не задерживаю вас, госпожа. Моя рабыня проводит вас в каюту.

Я лишь шагнула вперед:

— Отдайте. Это мое!

— Идите, госпожа. Или уведут силой.

Мне не оставалось ничего другого, как развернуться и выйти из каюты.

8

Не помню, как я вернулась в каюту. Будто в бреду. Меня разрывало надвое. Одна моя половина билась в истерике от того, что этот высокородный боров лишил меня надежды увидеть маму. А вторая холодела от ужаса, когда увиденное бесстыдство вновь и вновь всплывало перед глазами. Эти образы преследовали меня, будто липли. И внутри что-то судорожно билось, запуская по телу странные незнакомые импульсы. Хотелось даже замахать руками, чтобы физически разогнать непозволительные видения, но я снова и снова вспоминала, как асенка запрокидывала голову, закусывала губу. Каким диким и разморенным было при этом ее лицо… Ей было плевать, что я стояла напротив.

Я юркнула в дверь каюты и замерла, прислонившись к стене. На пятнистом лице