— Домашние питомцы всегда приносят в дом грязь. Я не хочу ходить по комнатам, вынимая из зубов собачьи волосы, — так всегда говорила мать.

— Даже золотую рыбку мне нельзя?

— Зачем? Просто чтобы смотреть, как она плавает и умирает?

Может, это воспоминание вызвало всплеск адреналина, и он подтолкнул меня снова зайти в галерею. Я вытащила несколько салфеток «Клинекс» из коробки на моем бывшем столе, щелкнула тумблером, чтобы включить лазеры, и встала между чучелами черного лабрадора и спящей таксы. Затем я спустила штаны, присела на корточки и насрала на пол. Подтерлась, прошаркала через галерею с болтавшимися на лодыжках штанами и сунула салфетку с говном в пасть пуделя. Это стало моим возмездием. Теперь я попрощалась с галереей по-настоящему. Я вышла, поймала кеб, выпила дома бутылку шампанского целиком и заснула на софе, просматривая по видаку «Воровку». По крайней мере, ради Вупи Голдберг можно было продолжать жить.

На следующий день я подала заявку на пособие по безработице, что не понравилось бы Наташе. Но она больше мне не звонила. Я оформила еженедельную стирку белья в прачечной и подключила автоплатеж на все коммунальные услуги, купила множество использованных видеокассет в благотворительном магазине Еврейского женского совета на Второй авеню и вскоре уже глотала пилюли и спала целыми днями и ночами с двух- или трехчасовыми перерывами бодрствования. Мне казалось, что это было хорошо. Я наконец-то делала то, что реально имело смысл. Сон казался мне продуктивным. Что-то отсортировывалось. В глубине души я знала, и это было, пожалуй, единственное, что я тогда знала, — что, когда достаточно посплю, все придет в норму. Я стану новой, цельной личностью, все мои клетки регенерируются настолько, что старые клетки останутся лишь в далеких, туманных воспоминаниях. Моя прежняя жизнь покажется сном, и я без сожалений начну новую в блаженстве и покое, которые накопятся, аккумулируются у меня за этот год отдыха и релакса.

Поначалу я посещала доктора Таттл раз в неделю, но после ухода из «Дуката» мне расхотелось так часто путешествовать до Юнион-сквер. Поэтому я сказала ей, что теперь «фрилансирую в Чикаго» и могу показываться у нее раз в месяц. Она ответила, что мы можем еженедельно общаться по телефону, но можем и не общаться, если я дам ей авансом чеки, выписанные заранее, на мою долю оплаты. «Если твой страховщик спросит, скажи, что ты бываешь тут лично. На всякий случай». Она не догадывалась, что я от ее имени звонила в местную аптечную сеть «Райт эйд» на Манхэттене для пополнения запасов лекарств. Она не интересовалась моей работой в Чикаго или тем, что я там делала. Доктор Таттл ничего не знала о моем проекте зимней спячки. Я хотела, чтобы она считала меня ужасно нервной, но абсолютно дееспособной и чтобы она прописывала все, что, по ее мнению, могло сильнее всего меня отключить.

Я всецело погрузилась в сон, когда все это наладила. Настало восхитительное время в моей жизни. Я была полна надежд. Я чувствовала, что иду по пути величайшей трансформации.

Первую неделю я провела в мягкой сумеречной зоне. Я не покидала квартиру даже ради кофе. Я поставила возле постели банку с орехами макадамия и ела их понемножку, когда выплывала на поверхность, пила из бутылки воду «Поланд спринг» и, может, раз в день наведывалась в туалет. Я не отвечала на звонки телефона, хотя мне никто, кроме Ривы, и не звонил. Она оставляла мне сообщения, такие длинные, без точек и пауз, что они обрывались на середине фразы. Обычно она звонила из гимнастического зала, когда занималась на вращающейся лестнице «Стэйр мастер».

Однажды вечером Рива неожиданно прискакала ко мне. Консьерж сказал ей, что я, скорее всего, уехала из города.

— Я беспокоилась, — сказала Рива, вваливаясь в дверь с бутылкой розового игристого. — Ты заболела? Ела хоть что-нибудь? Ты взяла отгулы?

— Просто уволилась, — солгала я. — Хочу посвящать больше времени моим собственным интересам.

— Каким интересам? Я и не знала, что у тебя есть интересы. — Она произнесла это как человек, которого чудовищно обманули. Потом слегка пошатнулась на своих каблуках.

— Ты выпила?

— Ты правда ушла с работы? — спросила она, сбрасывая туфли и шлепаясь в кресло.

— Я лучше буду есть дерьмо, чем проработаю еще хотя бы день у этой сучки, — сказала я.

— Разве ты не говорила, что она была замужем за князем или кем-то типа того?

— Говорила, — ответила я, — но это были только слухи.

— Так ты не больна?

— Я отдыхаю. — И я демонстративно легла на софу.

— Это понятно, — проговорила Рива, послушно кивая, хотя я заметила промелькнувшее в ее глазах подозрение. — Сделай передышку и подумай, что будешь делать дальше. Опра говорит, мы, женщины, торопимся с решениями, поскольку не верим, что у нас когда-нибудь будут лучшие времена. И из-за этого влипаем в разные неприятности типа неудачного брака или скучной работы. Аминь!

— Плевать мне на карьеру. — Я было принялась что-то ей объяснять, но раздумала. — Беру отпуск на год. Собираюсь отоспаться.

— Как же ты будешь это делать?

Я достала пузырек ативана, лежавший между подушками софы, отвинтила крышку и вытащила две таблетки. Краем глаза я видела, как Рива поежилась. Я разжевала таблетки — просто чтобы шокировать ее, — проглотила и завинтила крышку, снова сунула флакон в подушки, легла на спину и закрыла глаза.

— Ладно, я рада, что у тебя есть жизненный план. Но, если честно, — начала Рива, — меня беспокоит твое здоровье. Ты похудела на три фунта, не меньше, с тех пор как начала жрать эти лекарства. — Рива была экспертом в оценке веса людей и предметов. — А что дальше? Ты собираешься принимать таблетки всю оставшуюся жизнь?

— Я не загадываю так далеко вперед. Может, я столько и не проживу. — Я зевнула.

— Не говори так, — попросила Рива. — Посмотри на меня. Пожалуйста.

Я открыла глаза и повернулась к парфюмерному туману в моем кресле. Я прищурилась и сфокусировала взгляд. На Риве было платье из прошлогоднего каталога «Джей Крю»: платье-рубашка из чесучи розового оттенка или, скорее, цвета ириски. Оранжевая помада.

— Не оправдывайся, но в последние дни ты какая-то не такая, — сказала она. — Ты вроде как не в себе. И все худеешь. — Думаю, что это беспокоило Риву больше всего. Вероятно, она подозревала, что я жульничаю в игре на похудение, которое всегда давалось ей с огромным трудом. Мы с ней были почти одного роста, но я носила второй размер, а Рива четвертый. «А при месячных вообще шестой», — вздыхала она. В мире Ривы несоответствие между нашими фигурами было огромным.

— Я не думаю, что спать целыми днями полезно, — заметила она, бросая в рот несколько пластинок жвачки. — Может, тебе просто требуется жилетка, чтобы выплакаться. Ты удивишься, насколько тебе станет легче после рыданий. Это лучше любых таблеток. — Когда Рива давала советы, они звучали так, словно она читала наспех состряпанные титры для телефильма. — Прогулка вокруг квартала сотворит чудеса с твоим настроением, — сказала она. — Ты есть-то хочешь?