Собака зевала, и я тоже начал зевать и опять подумал про печку. Что вот если бы у меня была печка, то собаке она конечно бы понравилась, и тогда бы она пошла ко мне жить. А так у меня ничего нет, и ей со мной скучно и неинтересно. Но она не убегала, и через некоторое время я решил её погладить. Она вздрогнула и чуть поморщилась. Я потрепал её за ухо, и она лизнула меня чёрным и горячим языком. Тогда я снял ремень и привязал к её ошейнику.

Сначала мы просто ходили по улицам. Это очень здорово — ходить со своей собакой по улицам. Идёшь себе, как ни в чём не бывало, а все на тебя глазеют, и всем завидно. Заходи в любой двор, в любой сквер — никто не посмеет тебя тронуть…

— Вот это собака! — говорят мальчишки.

— А это что ещё за собака? — хихикают девчонки.

— Ну и страшилище, — ворчит дворник. — Бывает же на свете.

А ты проходишь мимо, и нет тебе до них никакого дела. Ты — с собакой! Только подойди, только тронь, только попробуй… Да моя собака с тобой знаешь что сделает!.. И никто не подходит, всем известно, что собака ради своего хозяина способна на всё.

Я бы сколько угодно ходил со своей собакой по улицам!

Но вот когда мы проходили мимо булочной, оттуда вдруг выскочила совсем маленькая девчонка.

— Ой, мамочка! — завизжала она. — Смотри, смотри нашего Гудериана ведут!

Собака рванулась к девчонке, я вцепился в поводок. Но женщина, что вышла из магазина, почему-то вдруг испугалась. Она схватила девчонку в охапку и вместе с ней быстро исчезла за углом.

Эта встреча очень меня напугала. Но зато теперь я знал, что собаку зовут Гудериан и что её хозяева почему-то от неё отказываются.

А на дворе — ну и ну! Все уже вернулись из школы и веселятся себе вовсю. Ромка стоит на детской горке, широко расставив свои длинные ноги, и остальные ложатся на живот и проезжают, как в ворота.

Но вот заметили нас и сразу же забыли о Ромке, столпились вокруг. Галдят, толкаются.

— Дай подержать, ну дай подержать! — пристаёт Терапевт.

— Отойди от моей собаки!

— Ну дай подержать!

— А ты давал мне ежа, помнишь, у тебя был?

— Ищейка, породистее овчарки…

— Это не овчарка, это — шпиц.

— Сам ты шпиц!

— Лайка породистее ищейки…

— Говорят тебе, это не ищейка, это — крысолов, вон у неё и мышь в зубах.

И действительно, вытаскивает у неё изо рта мышь. А я и не знал, что она всё время с мышью ходила…

— Бедненькая, бедненькая, — и Светланка отбирает у собаки мышь. Эту Светланку хлебом не корми, но дай кого-нибудь пожалеть.

— Гудериан[3]— это немецкий танк.

— Не танк, а самолёт.

— Не твою собаку так зовут, и не суйся!

— Давай меняться: я тебе пистолет, а ты мне собаку.

— Ну, сравнил!

— Да мне такая и не нужна, у меня лучше будет. Да моя собака твою за пояс заткнёт…

— Вот когда будет, тогда и посмотрим!

Галдят — ничего не разберёшь. Собаку совсем затискали и меня оттеснили. И только Ромка сидит себе под своим грибком и вышивает.

Попробовал бы я вышивать, или Терапевт, или кто угодно, что бы поднялось! И только Ромке всё можно. Он, с тех пор как вышивать начал, даже ещё заметнее стал. Говорит, что это лучший способ волю закалять. Ну и пусть закаляет, а самому небось завидно! Тоже ведь о собаке мечтает…

Но тут во двор вышел Жёлудь. Он постоял, поглядел в небо и не спеша направился к нам. Я насторожился. Этого Жёлудя я давно подозреваю. Всем известно, что он настоящий вор. Машины и то крадёт. А у меня в начале года новый портфель пропал.

— Собака, — и Жёлудь треплет Гудериана за ухо.

— Собака, — говорю я и пристально смотрю на него, но он только позёвывает.

— Лохматая, — говорит. — Наверное, блохи есть. Блох вывести, шерсть отстричь, а из шерсти шапку связать. Моя сестра недавно из шотландской овчарки такую шапку связала, что боже мой!

— То из шотландской, — говорю я. — Из шотландских только шапки и вязать. В Англии они вместо ковриков. Сидят там у каминов, а в ногах шотландская овчарка вместо коврика.

Жёлудь засмеялся.

— А это не то, — продолжал я. — Это полицейская собака, ищейка. Положим, ты что-нибудь украл…

Я быстро посмотрел на Жёлудя, тот поморщился.

— Да не брал я твоего портфеля, — произнёс он. — Опять ты за своё…

Я так и подпрыгнул.

— А кто говорит, что брал?

— Сам и говоришь. Полгода только это и слышу. То про знакомого милиционера рассказывал, а теперь собака… За дурака считаешь? Смотри, сам в дураках не останься…

И он шмыгнул носом и не спеша направился на задний двор. Он там всегда торчит, там машины чинят, вот он и торчит. На него косятся, а он всё равно торчит.

И вдруг гляжу… а где же собака? Собаки и след простыл. Туда, сюда… А они мою собаку уже в санки впрягают. Намотали ей на шею верёвку, а той хоть бы что. И про хозяина забыла. Прыгает между ними, будто и не я её хозяин.

Подлетел я к ним, верёвку отмотал, санки их прочь отшвырнул.

— Отойдите, — говорю, — от моей собаки! Это вам не болонка какая-нибудь, замусолили совсем.

Забрал собаку и прочь со двора повёл. Собака всё время оглядывалась.

И вот мы опять на крыше нашего сарая. За матовыми окнами моются люди, звенят тазы, из окон валит пар. А нам холодно, сыро и есть хочется… А сидеть ещё долго, пока на дворе никого не будет… И в школу не пошёл, а дома ещё неизвестно что…

Собака уже несколько раз пыталась улизнуть, но я не отпускал её. Это очень противно, если твоя собака тебя не признаёт и тебя с ней связывает только верёвка. Вот только что с ребятами и скакала, и лаяла, а теперь зевает… Сколько можно зевать! Совсем зевотой заразила. Сидим зеваем вдвоём… Скучно, холодно и противно.

Хорошо быть снегом, или деревом, или небом… И птицей тоже хорошо…

Углём не хочу, и домом не интересно…

Автобусом, или трамваем — ничего. Только если быть машиной, то лучше всего самолёт…

Трактором скучно, хоть он и полезный, полезнее танка, но танком зато интереснее…

Ракетой мне всё равно не стать… Но вот пароходом могу… Только он всё равно неживой…

В воде лучше всего быть рыбой. Не килькой, конечно, но и китом — тоже слишком…