«Ужасно, правда?» — все, что сказал Арно, его ореховые глаза подергивались.

Именно ужасно.

В другом конце комнаты Руби и Габриэла склонились над горшком с грязью — еще одним шедевром, — хихикая, как десятилетние.

«Над чем смеетесь?» — спросила Ванесса, думая, что они скорее всего обсуждают одного из странных парней-музыкантов Руби или что-то в этом роде. Затем она заметила, что даже заносчивая немецкая блондинка за столом выдавила улыбку. «Что?» — по¬вторила Ванесса.

Арло заликовал и пригладил своими испачканными краской пальцами волосы, выглядя поразительно самодовольным. «Там семена в грязи», — прошептал он, округлив глаза. — «Понимаешь, семена!»

А?

Ванесса всегда была одинока в школе, с ее бритой головой и склонностью носить только черное, но обычно она сама искала одиночества. Сейчас же она хотела понять шутку, действительно хотела. Но не понимала. И если ее родители называли искусством лошадь, жующую салат, или кухонные принадлежности, прибитые к стене, или семена в горшке с грязью, им ни за что не понять темную глубину ее нездоровых хрупких фильмов. И ни за что она не покажет им эти фильмы.

«Готовы сматываться?» — крикнула Габриэла из-за горшка с грязью. Друзья семьи по художественной школе, Розенфельды, пригласили их на какой-то художественный вечер. И они решили взять с собой Ванессу и Руби.

«Куда мы вообще идем?» — скептически спросила Ванесса, пока они стояли возле галереи, ожидая такси. Она представила, как остаток вечера они проведут, танцуя босиком вокруг костра в каком-нибудь скульптурном парке в Куинсе, призывая духов весны или что-нибудь в том же бредовом стиле хиппи.

«Куда-то под названием Фрик. На Пятой улице, кажется». Габриэла начала рыться в своей бесформенной сумке, созданной ее другом из переработанных шин. «Где-то у меня был записан адрес».

«На Пятой авеню», поправила Ванесса. — «Я знаю, где это». А еще она точно знала — там найдется не много мужчин в юбках.

Нет, но насколько было бы веселее, будь они там.

Фрик был нью-йоркской резиденцией Генри Клея Фрика, стального и коксового магната периода индустриализации. Мистер Фрик был большим коллекционером европейского искусства, и после его смерти особняк превратили в музей.

Вечер «Порок и Добродетель» проходил в Гостиной, просторном, отделанном дубом зале с персидскими коврами и картинами величайших художников шестнадцатого века, такими как Эль Греко, Гольбейн и Тициан. Возле одной из стен стойла бронзовая скульптура Сольдани, «Триумф Добродетели над Пороком», а на каждом большом круглом, покрытом кремовой скатертью и сервированном серебром столе были поставлены копии той же скульптуры, окруженные венками из пурпурных тюльпанов.

Вроде кому-то было дело до искусства.

Женщины в сшитых на заказ нарядах от кутюр и мужчины в смокингах толпились у столиков или стояли у бара, наслаждаясь фритте с уткой и изюмом и болтая о чем угодно, кроме искусства.

«Ты видела дочку Ван дер Вудсенов на рекламе духов?» — прошептала Тити Коатес Мисти Басс.

«Перебор с этой фальшивой слезой. Я подумала, ее эксплуатируют, разве не так?» — заявила Мисти. Она кивнула в сторону Серены и Блер, входивших в зал вслед за родителями Серены, и потянулась за бокалом.

«У тебя грудь, должно быть, торчит больше, чем у меня». Серена подтянула черное платье без бретелек от Донны Каран, позаимствованное у Блер. Они носили один размер бюстгальтеров, так что она думала, что платье будет сидеть идеально, но с каждым шагом чувствовала, как оно сползает вниз.

«Да, но ты худее». Блер не хотела признавать, но розовое платье для коктейлей Серены от Милли потихоньку разлезалось по швам с того момента, как она его застегнула. Время от времени она слышала треску когда лопался очередной стежок, но надо надеяться, платье продержится до конца вечера.

Казалось, все пили коктейли, но подносов с ними нигде не было видно. «Напомни, почему мы тут?» — заныла Блер.

«Не знаю. Просто так надо», — сокрушенно ответила Серена.

«Что ж, если в этом году у них не окажется водки Кетель Уан, я сваливаю», — проворчала Блер. В про¬шлом году ей пришлось снизойти до Абсолюта, который был абсолютно passe, практически доисторический.

«Разве не замечательно видеть девочек снова вместе?» — выдохнула мать Блер на ухо миссис ван дер Вуд-сен. «Было так плохо, когда Серена была в интернате. Нам, девочкам, нужно держать друзей близко».

«Да, пожалуй», — прохладно согласилась миссис ван дер Вудсен, отводя глаза от живота беременной Элеанор. У них с Элеанор всегда были хорошие от¬ношения, но ребенок почти в пятьдесят — это верх вульгарности. А этот жирный, громкий, усатый застройщик, за которого она вышла, был совершенно невыносим. «Ох, посмотри, там Мисти Басс. Давай подойдем поприветствуем».

Мисти оставила Тити Коатес спорить с ее дочерью Изабель по поводу того, получит она машину на выпускной или нет. И теперь Мисти сидела в одиночестве со своим сыном Чаком, как обычно сплетничая. Она была строгой блондинкой в золотом платье от Каролины Эрреры и винтажных украшениях от Гарри Уинстона, а он был темноволосым, дьявольски привлекательным, в сером в зеленую полоску костюме от Прада.

В общем-то, Чак на самом деле был дьяволом и находил новые способы проявить свой талант. Но не торопитесь. Мы дойдем до этого.

«Почти пятьдесят, и на седьмом месяце», — прошептала Мисти своему сыну. — «Что думает твоя подруга Блер по этому поводу?»

Чак пожал плечами, будто это волновало его меньше всего. На большой новогодней тусовке Серены он подкатил к Блер и предложил лишить ее девственности, так как он специалист по этой части. К его раздражению, Блер наотрез отказалась. А потом он экспериментировал со своей ориентацией, лишь бы избежать скуки.

Или иметь оправдание для выщипывания бровей.

«Наверняка просто блюет немного чаще», — безразлично заметил Чак, намекая на булимию Блер, которая ни для кого не была секретом. — «Все равно она уедет скоро после рождения ребенка».

«Я слышала, Блер ляжет в клинику сразу после выпуска, чтобы разобраться со своими проблемами раз и навсегда», — заметила Мисти Басс. — «Разве это не правильно?»

Но Чак прекратил слушать. В другом конце зала разворачивалась небольшая драма, и он не хотел ее пропустить.

Нейт не видел Блер с того момента, как она преследовала его в реабилитационном центре в Гринвиче несколько недель назад. Во время своего единственного появления на групповой терапии психолог заставил ее признать вслух перед всей группой, что она булимичка, хотя Блер и настаивала называть это «вызванным стрессом рвотным рефлексом». Нейт мог бы восхититься драматическим представлением Блер, но в то время он только начинал встречаться с Жоржи, а две сумасшедшие девочки одновременно — это слишком. К счастью, Блер вовремя заметила, что план ее атаки провалился, и сразу поняла, что рехаб — не для нее.