С этого дня, к радости Марты и к еще большей радости доктора, в доме воцарился мир и покой.

Вера старой служанки во всемогущество ее хозяина после этого случая лишь укрепилась, поэтому сейчас она охотно последовала за ним в лабораторию, полагая, что в плаще его завернуты, как обычно, лекарственные растения.

Как же, однако, она изумилась, когда доктор бережно положил сверток на пол, развернул его и, вместо трав, там оказалась девочка лет семи-восьми, лежавшая совершенно неподвижно и не подававшая никаких признаков жизни до тех пор, пока пес не подбежал к ней и не начал лизать языком ее лицо!

— Господи Боже мой! — вскричала Марта, всплеснув руками, — что же это за штука?

— Штука! — повторил с меланхолической улыбкой доктор, — эта штука — плоть без души, без воли, без движения, забытая Творцом среди таких же уродливых и обделенных, которым наука должна вернуть то, чего не дала им природа.

— Боже мой, господин доктор, — воскликнула Марта, — но вы ведь не собираетесь, я надеюсь, оставить эту штуку у нас в доме? Ей место в большой бутыли из тех, что выставляют у своих дверей аптекари, — вот где ей место.

— И все-таки, Марта, я собираюсь оставить ее у нас в доме, а уход за ней поручить тебе. Поэтому для начала купи детскую ванночку и вымой это дитя как следует с головы ДО НОГ.

Марта, как обычно, повиновалась. Уже час спустя ванна была до краев наполнена теплой водой, а умелые руки Марты мыли девочку душистым мылом.

Доктор, присутствовавший при этой процедуре, наблюдал за ней самым внимательным образом. После пребывания в хижине дровосека девочка была так грязна, что невозможно было разглядеть цвет не только ее волос, но даже и ее кожи.

Теперь же среди мыльной пены понемногу проступала матово-белая кожа, какая бывает у больных детей, подолгу не выходящих из дома.

В атомах воздуха и солнечных лучах содержится, если можно так сказать, цвет жизни; растения, подолгу не видящие ни воздуха, ни солнца, вырастают бледными, белесыми, тогда как их собратья, произрастающие в обычных условиях, сверкают всеми цветами радуги.

Даже после того, как ее тщательно вымыли, трудно было сказать, красива девочка или уродлива. Черты ее оставались слишком неопределенными; впрочем, глаза, вечно полуприкрытые, так что никто бы не взялся сказать, большие они или нет, были небесно-голубого цвета; зубы, ровные и белые, прятались, однако, за бледными и бесформенными губами; брови, изгиб которых независимо от их густоты придает любой женщине немалое своеобразие, по цвету едва отличались от кожи. Голова девочки была почти лысой, лишь в области мозжечка виднелось несколько светлых завитков, свидетельствовавших, что, если когда-нибудь этому существу суждено сделаться женщиной, она пополнит ряды нежных белокурых германок.

В конечном счете доктор остался удовлетворен осмотром несчастной покинутой малышки; встревожили его лишь небольшие опрелости кожи на шее, в паху и на ножках.

Один из главных признаков слабоумия — оцепенелость.

Природа даровала человеку три способности, образующие треугольник, в который она заключила жизнь. Это способности чувствовать, желать и двигаться. Человек испытывает чувства, ощущает желания и совершает поступки. Три эти процесса взаимосвязаны и не могут существовать один без другого. Стоит человеку перестать чувствовать, как он перестает желать, а если он ничего не желает, он бездействует.

Слабоумный ничего не испытывает, и в этом — первая причина его неподвижности.

В хижине браконьера несчастная девочка никогда не вставала с постели и часы напролет лежала, свернувшись клубком, как животные, или сидела, раскачиваясь, как китайские болванчики, которые только и умеют наклонять голову то вправо, то влево, то к одному плечу, то к другому.

Других признаков жизни бедная дурочка не подавала.

Ее раздражали свежий воздух, движение, свет — одним словом, подобно всем неодушевленным телам, она стремилась к покою.

Оставив нагого ребенка под присмотром собаки, доктор Мере спустился в сад.

Как почти повсюду в провинции, где земля стоит недорого, сад этот сравнительно с домом был довольно просторен. В основном здесь росли те же деревья, что и в соседнем лесу, и лишь в самом центре, на пригорке, высилась великолепная яблоня. У подножия пригорка выбивался из-под земли чистый, прозрачный, тихо журчащий родник; спускаясь маленьким каскадом, он пересекал вымощенную площадку и вливался в ручей, который, напоив весь сад, стекал по крутому склону вниз и впадал в Крёз.

Как бы мал и скромен ни казался ручеек, именно ему сад — настоящий оазис — был обязан своей свежестью и зеленью. Три или четыре восхитительные плакучие ивы, одна выше другой, обогащали своей серебристой листвой различные оттенки зелени, которыми радовала глаз пестрая палитра сада.

С первого взгляда Мере понял, какую пользу сможет принести его маленькой пациентке этот плавно спускающийся к реке сад, где даже в самую жаркую погоду густая листва надежно укрывает землю от палящих солнечных лучей. Вооружившись карандашом, он тотчас сделался архитектором и садовником этого маленького Трианона. На ровной, словно английский газон, лужайке, решил доктор, девочка сможет резвиться в свое удовольствие, греясь в лучах солнца. В неглубоком бассейне, контуры которого доктор наскоро очертил деревянными колышками, с тем чтобы позже заменить их железной решеткой, это дитя без имени и без души, что сейчас покоилось в лаборатории, будет купаться.

Жак Мере собственными руками переплел ветви липы, чтоб обезопасить девочку на время летнего зноя, когда нестерпимым и вредным становится даже солнечный свет. Наконец, дабы не пренебречь при лечении ни одной из тех возможностей, какие предоставляет нам природа, в двух-трех местах доктор решил разбить клумбы.

Уже на следующее утро в саду появились четыре садовника, которым была обещана двойная плата при условии, что они закончат за неделю все те работы, план которых доктор успел набросать на бумаге за десять минут.

Через неделю все было готово и трава, посеянная в первый же день, начала пробиваться из-под земли. Бассейн диаметром шагов в десять, дно которого было засыпано речным песком, окружили железной решеткой, чтобы, оставшись одна, девочка не могла туда свалиться, но могла купаться там в свое удовольствие, когда за ней будет присматривать Марта; высаженные в грунт цветы покрывали землю тремя пестрыми коврами.

Маленький Эдем был готов принять свою маленькую Еву.

У девочки не было имени; никто ни о чем не говорил с ней — к чему? Ведь она все равно бы не ответила. Разумеется, при рождении ее наверняка окрестили именем какой-нибудь святой, но эта избранница Господня так плохо позаботилась о своей крестнице, что доктор не видел нужды угадывать это бесполезное имя, по всей вероятности не случайно затерявшееся в глубинах памяти ее приемных родителей.