– Волей-неволей приходится, ваше высокопреосвященство. Я благодарю Господа за то, что еще не кончилась зима и парижане бережливы к овощам, даже подгнившим. Потому предпочитают отправить их в суп, а не в голову зазевавшемуся гвардейцу.

– Вас это беспокоит, шевалье?

– Скорее забавляет.

– Что ж. Тогда я подкину вам еще одну забаву. Некоторое время назад неподалеку от аббатства Нуази был убит некий Филипп д’Исси-Белльер, племянник Клермона д’Исси-Белльера, личного секретаря парижского архиепископа. Заколот по всем правилам боевого фехтования.

– Сочувствую господину д’Исси, – Эме равнодушно пожал плечами. Де Фобер уже слыхал об этом, однако в тот момент лейтенанта занимали другие заботы, и он не придал особенного значения происшествию. – Разве случившееся вне юрисдикции светских властей и полиции?

– Филипп д’Исси-Белльер был лицом духовным, а поскольку я, ко всему прочему, еще кардинал Франции, такого рода дела проходят через мое ведомство. Так вот, молодой д’Исси-Белльер, служивший в аббатстве Нуази, не на шутку повздорил с неким господином де Линем, который с недавних пор там же занимает должность викария. Аббат вскрыл некие, хм, финансовые махинации Филиппа и мог бы замять это дело, но разразился скандал. Настоятель был поставлен в известность. Как вы думаете, кто послужил причиной смерти молодого д’Исси-Белльера?

– Аббат де Линь? – предположил «догадливый» де Фобер. – Филипп не пожелал делиться? И на досуге святые отцы истыкали друг друга шпагами?

– И недурственно истыкали, повторяю вам. Поверьте, удар, отправивший Филиппа на небеса, сделал бы честь любому придворному дуэлянту. А уж для священника…

– И чем же собирается позабавить меня его высокопреосвященство?

– Сплетнями, шевалье. Отправляйтесь в Нуази и полюбопытствуйте, что за птица этот «святоша» де Линь. Говорят, он был секретарем папского нунция в Испании. Мне нужно знать о де Лине все. И если он хоть малейшим образом нарушил устав…

Мазарини вздохнул, словно делая над собой какое-то усилие. Эме насторожился. Он уже успел понять, что первый министр относится к породе тех людей, которые предпочитают настойчиво умалчивать именно о самом важном. Даже в разговорах с преданными, по их мнению, помощниками. К тому же доверие Мазарини к Эме оказалось слегка подорвано, так как тот не сумел отыскать бумагу. Итальянец ничего не забывал.

– После королевской прогулки отправитесь прямиком в Пале Кардиналь. Там вас ждут необходимые бумаги и рекомендательные письма.

– И все же, я лицо светское, – засомневался Эме. – Для церковного расследования…

– Вы – посланец кардинала Франции, – отрезал Мазарини, нахмурившись. – И встречать вас должны не хуже посланца самого папы.

– Да уж, дождешься от них… тернового венца, – чуть слышно буркнул лейтенант.

Господин королевский церемониймейстер мэтр де Шаен был щупленьким, но весьма проворным старичком, выбритым, завитым и надушенным настолько тщательно, словно он собирался не на прогулку по лесу, а, по крайней мере, на свидание с дамой.

– Как, вы сказали, ваше имя, дитя мое? – переспросил престарелый щеголь, целуя Виолетте руку.

– Маркиза де Лажуа д’Оди.

Мэтр Шаен задумчиво пожевал тонкими губами, вспоминая. Обязанностью королевского церемониймейстера было держать в уме все переплетения развесистых генеалогических древ французской знати.

– Добро пожаловать в Париж, ваше сиятельство. Как здоровье вашего батюшки?

– Благодарю, он немного приболел по дороге. Но сейчас отцу уже намного лучше.

– Значит, маркиз тоже в столице? – церемониймейстер покачал головой. – Сейчас такие времена – многие возвращаются ко двору. Чем могу быть вам полезен, маркиза?

– Мне хотелось бы увидеться с ее величеством. Она – моя крестная…

– Разумеется. Это можно устроить. Следуйте за мной, сударыня.

Кортеж тем временем остановился. Слуги, расстелив дорогие ковры, украшенные французскими лилиями, прямо на подтаявшем снегу, начали торопливо возводить навес и накрывать столы для «легкого» королевского завтрака. Знать неторопливо выбиралась из своих экипажей. Король Людовик выглядел постаревшим и больным: желтая пергаментная кожа, синяки под глазами, просвечивающие даже сквозь толстый слой пудры, вялые движения, тихий, без выражения, голос. Королева казалась уставшей. В голубых глазах Анны мелькало оживление лишь тогда, когда она смотрела на детей. Или на Мазарини, который тоже покинул свою карету, пока не торопясь присоединяться к королевской чете. Людовика тут же окружили мужчины, Анну – придворные дамы. Мэтр Шаен, сделав Виолетте знак следовать за ним, уверенно прокладывал себе дорогу сквозь кружок переминающихся с ноги на ногу, зябнущих на февральском ветру красавиц.

– Кто эта девушка? – от внимания Мазарини не ускользнули маневры церемониймейстера. Его высокопреосвященство, надо отдать ему должное, тоже в основном следил взглядом за ее величеством и тем, что происходит вокруг королевы. – Вон та молоденькая шатенка в охотничьем костюме. Кто она?

– Маркиза д’Оди, – откликнулся де Фобер.

– Если меня не обмануло зрение, шевалье, она только что спешилась с лошади, очень похожей на вашу.

– Не обмануло, ваше высокопреосвященство. Сегодня утром я повстречал эту даму в лесу и… Мне пришлось уступить ей свою лошадь.

– Вы чрезвычайно удачливы, шевалье, – ухмыльнулся кардинал. – Даже в лесу умудряетесь повстречать не кого-нибудь, а маркизу. Да еще крестницу самой королевы. Девица очень мила. К тому же я помню, что ее отец в свое время был чрезвычайно предан ее величеству. Если дочь унаследовала достоинства родителя…

– Наверняка. В беседе со мной мадемуазель де Лажуа отзывалась о королеве с крайней почтительностью.

– Тем лучше. Всегда хорошо иметь рядом с собой преданных людей…

Выслушав доклад де Шаена, Анна удивленно подняла голову, стараясь получше рассмотреть неожиданную гостью. Крестница, которую королева последний раз видела еще спеленатым младенцем. Как быстро летит время.

– Ваше величество, – Виолетта присела в таком глубоком реверансе, что пальцы девушки почти коснулись земли. – Для меня огромная честь…

– Ах, оставь эти церемонии, дитя мое, – нетерпеливо перебила ее Анна, улыбаясь. – Подойди поближе и обними свою крестную.

Маркиза осторожно коснулась губами нарумяненной щеки королевы. Волосы Анны Австрийской пахли фиалками. Она все еще оставалась потрясающе красивой женщиной. Гораздо более красивой в жизни, чем на любом из виденных Виолеттой портретов.

«Неудивительно, что мой отец всегда боготворил королеву».

– Расскажи мне о себе, девочка, – велела ее величество. Две женщины медленно пошли рядом по тропинке, фрейлины волей-неволей потянулись следом.

– …И вот мы с отцом в Париже, – закончила свое повествование мадемуазель де Лажуа.