Эликсир превратил Белло в человеческое существо.

Это существо смотрело на меня с не меньшим изумлением, чем я на него.

— М-м-м-м… — мямлил он. А потом глубоким, мощным басом: — М-а-а-кс! — И ещё раз, уже чётко: — Макс!

— Белло, ты… человек! — пролепетал я, едва ворочая языком.

— «Ты — чевекк!», — повторил он. Потом оглядел себя и кивнул: — Да, ты — чевекк.

— Нет, ты! Ты — человек. Теперь скажи: «Я — человек».

— Хм-м, — не понял он.

Слово «я», видимо, было ему незнакомо.

— Ты, Белло, ты — человек!

— Белло — чевекк! — заключил он. И стал повторять всё быстрее и восторженнее: — Белло — чевекк, Белло — чевекк!

Я спросил:

— Как это ты смог заговорить?

Белло изумлённо поглядел на меня и сказал:

— Макс тоже говорит.

— Да. Но ты же собака!

— Белло — чевекк, — поправил меня Белло.

— Я хотел сказать, ты был собакой.

— Собаки тоже говорят, — заявил Белло. — Собаки говорят по-собачьи. Человек говорит по-чевечьи. Белло — чевекк.

— Человек, — поправил его я.

— Да. Чевекк, — повторил он. — А почему Белло — чевекк?

— Это сделала голубая жидкость, которую ты выпил. Значит, она превращает не только растения, но и животных.

— Превращает животных, — старательно повторил Белло и кивнул.

— Что мне теперь с тобой делать? — задумчиво прошептал я.

— Белло холодно. У чевекков нет шерсти на теле. Только на голове. Холодно! — пожаловался он.

— Мы пойдём наверх, в квартиру. Там ты наденешь папины штаны и куртку, — решил я. — Только сначала я взгляну, нет ли кого-нибудь на лестнице. Нехорошо, если фрау Лихтблау тебя увидит. Ты ведь голый.

— Да. Я голи, — повторил Белло. — Голи холодно.

Мы вместе прошмыгнули в квартиру, и Белло сразу направился в детскую.

— Моё одеяло, — обрадовался Белло, несколько раз обернулся им, лёг на пол и свернулся клубком.

— Нет, Белло. Тебе нужно одеться, — сказал я. — Пойдём в папину спальню.

— Папину спальню, — повторил он и встал. — Одеться, да. Я рылся в папином гардеробе, показывал Белло, как носят штаны и рубашки. Это было совсем непросто. Если бы не я, он, вероятно, засунул бы передние лапы в рукава и натянул брюки на голову.

Я настолько увлёкся, что не услышал, как хлопнула входная дверь. Но Белло задрал нос, принюхался и сказал:

— Папа пришёл!

И тут в дверях спальни появился папа.

Он остолбенел от ужаса и несколько минут стоял неподвижно, открыв рот. Потом вдруг взорвался:

— Что вы делаете в моей спальне? Кто вас сюда впустил? Почему вы надели мои вещи? Макс, немедленно подойди ко мне! Макс, кто этот господин?

— Кто этот господин? — повторил я. — Ты не поверишь, папа.

— Говори! — потребовал он.

— Этого господина зовут господин Белло.

В этот субботний вечер Штернхайм, как обычно, отправился в городскую ратушу, где члены клуба «Франц Шуберт» собирались на спевку.

Если бы он знал, что произойдёт в лаборатории в его отсутствие, он бы, конечно, остался дома. Но тогда он пропустил бы первый сюрприз этого вечера. В противоположность второму, который выпал на его долю несколько позже, первая неожиданность оказалась весьма приятной. Дело в том, что господин Эдгар, капельмейстер и председатель клуба, представил собравшимся новую участницу. Это была соседка Штернхайма, поселившаяся этажом выше.

Господин Эдгар постучал дирижёрской палочкой по стеклянному стакану и торжественно произнёс:

— Разрешите на две — две с половиной минуты привлечь ваше внимание! Представляю новую участницу нашего хора и вообще новую жительницу нашего города фрау Верену Лихтблау! Она уже подписала в двух экземплярах заявление с просьбой принять её в клуб. Её номер тридцать девять-жен. «Жен.» означает «женский». Она приехала из Мюнхена, где пела в большом церковном хоре. У неё меццо-сопрано, и она очень хочет петь с нами. Добро пожаловать!

Все зааплодировали. Фрау Лихтблау дружески улыбнулась Штернхайму и присоединилась к группе сопрано. Хор запел «Кофейную кантату» Иоганна Себастьяна Баха.

— Родился в тысяча шестьсот восемьдесят пятом, скончался в тысяча семьсот пятидесятом, то есть в возрасте шестидесяти пяти лет, — уточнил господин Эдгар.

От своей любви к цифрам он не мог отказаться даже в хоровом клубе.

После репетиции Штернхайм и фрау Лихтблау вместе пошли домой. Правда, господин Эдгар, как всегда, пригласил Штернхайма выпить по кружке пива. Но Штернхайм отказался:

— Только не сегодня, господин Эдгар. Я хочу проводить домой номер тридцать девять-жен.

На что господин Эдгар обиженно проворчал:

— Значит, сегодня останемся без пива.

Он влез на свой трактор и уехал.

Если бы Штернхайм и фрау Лихтблау вернулись домой кратчайшим путем, Штернхайм застал бы Макса и Белло в тёмной аптеке. Вероятно, Штернхайм сразу включил бы свет и спросил: «Что это вы делаете тут так поздно?» — и велел бы Максу подняться с собакой наверх. И Белло не превратился бы в господина Белло.

Но вечер был тёплый, и Штернхайму и фрау Лихтблау захотелось погулять и поболтать. Было уже одиннадцать часов, когда они подошли к дому.

Окна второго этажа были ярко освещены.

— О боже, в квартире горит свет, — забеспокоился аптекарь. — Максу давно пора спать!

— Он просто забыл его выключить, — успокоила его фрау Лихтблау.

— Но и в моей спальне тоже светло, — возразил Штернхайм. — Придётся подняться и посмотреть, что случилось.

— Спокойной ночи, господин Штернхайм, — сказала фрау Лихтблау, остановившись перед дверью его квартиры.

— Называйте меня просто Штернхайм, этого вполне достаточно. Мне очень хочется спросить вас вот о чём: не согласитесь ли вы на следующей неделе поужинать со мной и Максом? Я приготовлю что-нибудь вкусное.

— С удовольствием! Как насчёт послезавтра? По понедельникам я заканчиваю работу в пять часов.

— Понедельник годится, — поспешно согласился Штернхайм. — Разрешите задать ещё один вопрос? Кто отпускает вас в пять часов? Другими словами, где и кем вы работаете?

— Я офтальмолог. Работаю в магазине оптики.

Уже поднимаясь на свой этаж, она крикнула: