Разговорились. Ему уже восьмой десяток пошел, он практически не ходит, переживает за супругу, она совсем сдала – ослепла и ослабла. Так вместе и тянут свою ношу. Сын, узнав, что папа в реанимации, примчался с рыбалки домой, помогать маме.

А он, несмотря на свою немощность, возраст, очень хочет жить. Мы удивляемся – у него нормальной, функционирующей легочной ткани и не осталось, но сердце бьется. Он принимает долбаную кучу препаратов, чуть ли не горстями, и живет.

Вы напишите: разве это жизнь? А он ценит каждую минуту, час и день своего существания на этой грешной земле.

За сутки еще трижды его душила болезнь, и трижды мы справлялись с костяной.

Сутки прожили, и то хорошо. И я следующему доктору сдал его более-менее компенсированным.

Я иногда подкалываю сестер, особенно хорошо молодые ведутся на развод.

Всегда такие шутки проходят при стабильном состоянии пациента, иначе они попахивают идиотизмом.

Например лежит пациент, накачанный наркотой, за него дышит аппарат, мигают цифры монитора, все идет в штатном режиме. Я вхожу в палату и с ходу молодой сестре на полном серьезе с озабоченным лицом:

– Смотри, что происходит!

Девушка начинает метаться, искать причину недовольства, другие сестры хихикают в кулачки.

– Где, что?

– Ну вот же, вот, ты что же, не видишь? – показываю я неопределенно пальцем.

Та ищет. Кто-нибудь из зрителей останавливает девушку.

Или в операционной м. сестре:

– Смотри, ты все испортила!

– Где, что? – пугается она.

– Ну вот же, вот! – стучу я пальцем по анестезиологической карте.

Опытных сестер на таком разводе не проведешь, тертые калачи.

Но и с ними весело. Заполняем бумаги.

– Владимир Владимирович, скажите, пожалуйста, номер истории.

Я тупо вторю:

– Номер истории.

– А? А-а-а-а-а…

Пожилая младшая сестра (санитарочка):

– Владимир Владимирович, можно к вам в ординаторскую сходить… (хотела договорить о помывке полов).

Но я не дал договорить.

– Как вам не стыдно, Тамара Михайловна, вы взрослая женщина и занимаетесь такими низкими делами!

Женщина открыла рот, не понимая, что происходит.

Неужели вам мало для этого специально оборудованного кабенета? Давайте я дам вам ключ, и вы сходите туда!

До женщины доходит смысл моих слов, она смеется:

– Да ну вас В. В., как вы могли обо мне так подумать!

Да, возможно, шутки глуповаты, но они здорово разряжают обстановку.

Некоторое время назад я дежурил…

На палате трое, без особых шансов на жизнь пациентов.

Две молодых женщины с кровоизлияниями в мозг и парень с распадом туберкулеза. За всех дышат аппараты. Лишь парень пытается остаться на нашей грешной земле, но и у него это получается плохо.

Самая работа шла у анестезиологической бригады.

Зашел в сестринскую доктор, юморист и балагур нашего отделения, более опытный в наших делах, расстроенный.

– Блин, кесарево, женщина с рубцом на матке, привезли в родах, срочно берут в операционную, иначе матка лопнет. Вика, – обратился он к сестре-анестезиологу, – пошли работать, – нажралась чаю с чем то.

Тут я заглянул.

– Володь, пойдем вместе, подстрахуешь.

Надо сказать, что если коллега просит помочь в работе, то мы бросаем все дела, кроме совсем реанимационных, даже если понос не дает отойти дальше десяти метров от горшка, и все равно идешь, сжимая жопу в кулак. Отмазы здесь неприемлемы. Всегда спокойней на трудном случае, когда рядом плечо коллеги.

И вот мы в месте, где люди впервые выходят из… на первую остановку своей жизни.

Акушеры в мыле. Суетятся, бегают. Одна рожает, другую на кесарево готовят. Жарко у них – люди-человеки лезут, стремясь увидеть свет. Я свернул с сестрой в операционную и на автомате стал проверять оборудование.

Отсос сосет. Респиратор дует. Ларингоскоп светит. Все работает.

Зашел еще более озадаченный доктор:

– Хер знает, чего она там нажралась, зубы кривые, гнилые, на шее рубец от трахеостомы. Ее несколько лет назад сбила машина, несколько дней в коме пробыла. Короч – решил в спину иглу воткнуть, под спиналкой пойдем. Три куба, как думаешь, норм будет?

– Многовато, – засомневался я.

– Верно, два и два самое то будет.

(Две целых и две десятых миллилитра раствора, вводимого в спиномозговой канал. – Прим. авт.)

Тем временем в крохотную операционную завезли женщину. Гудение кислородного концентратора, шум респиратора, холод и операционный стол явно напугали будущую мать. Она испуганно озиралась. По команде перебралась на стол. Сестра поставила второй венозный доступ. В вену быстро потекли растворы. Повернули на бок, свернули калачиком.

Доктор стал мыть спину женщине спиртом. Шарик упорно оставался грязным. Живет в частном доме, к ежедневному омовению своего тела непривычна. Прощупав позвонки в поясничном отделе, анестезиолог кольнул спину, женщина дернулась. Ввели обезболивающее. Следом в спину воткнулась тонюсенькая, как волос игла, получив прозрачную жидкость, врач ввел анестетик.

Перевернули на спину. В соседней комнате мылись гинекологи. Вначале все шло хорошо. Женщина была уверена, что у нее мальчик, и назвала его Степой. Правда, при этом ни разу не посетила врача, считая, что в этом нет необходимости.

Сейчас местные анестетики действуют постепенно, постадийно. Вначале тепло в ногах, потом чувство анемения. А у нее иголки и мурашки. Повернули на спину, под бок подложили валик, чтобы матка не сдавливала крупные сосуды.

Стали мыть живот, обкладываться бельем. Зашли гинекологи.

Вдруг противно запищал аппарат. Снизилось ниже границы нормы артериальное давление. Это ожидаемый эффект от данной анестезии, но как-то быстро.

– О-ой мне плохо, дышать тяжело.

– Дыши спокойно, глубоко, не бойся, я рядом, – успокоил коллега, дав ей подышать кислородом.

Распорядился ввести сосудосуживающий препарат. В вены с большой скоростью полились растворы.

Вслед за гипотонией пульс стал реже, высокий спинальный блок захватил нервы, идущие к сердцу. Шестьдесят два, пятьдесят три, сорок два. Женщина засуетилась. Тридцать три.

– Быстро куб атропина!

– Можно оперировать? – тревожно спросили акушеры.

– Как можно быстрее, – ответили мы.