С топливом в экспедиции полный завал. Каждому РС надо по 10 т на переход к Приморью, промысел они закончили, Камчатрыбвод закрыл для них Западную Камчатку, а нету и этих крох, и РСы болтаются в ожидании. «Далай»: – Сейчас с капитаном посоветуюсь. – Через пять минут: – Добро, подкинул уголька (морская фразеология из далёкой паровой эпохи), иду к вам.

В 5.45 звонит мне уже старпом (его вахта): – Семёныч, тут за вами пароходик бежит, а нам сниматься надо. С перегрузчиком уже час как разбежались. Ждать, не ждать? – Решай, Николаич, сам, – говорю, – Я на судьбу положился.

Не до сна стало. «Далай» в голове. Поднимаюсь на мостик, узнаю: ему 10 миль до нас, час ходу. Он потерял последнее топливо на переход за мной и, может быть, потерял очередь на сдачу. Представил, как экипаж его надеялся, благодаря мне, избавиться от рыбы и получить вожделенное топливо. «Тёплые» слова услышал в свой адрес. Поговорил с «Далаем» по РТ, пообещал договориться с «Чуевым». Связался с Семашко, тот сказал – рыбу возьмёт, а топлива не даст, нету, по 3 тонны дают на РС, а их у него 60 штук. Так «Далай» ещё и в благодарностях рассыпался. А ведь ему назад 6 часов бежать к «Чуеву». Во где непритязательность рыбачья!

19 апреля 1986, суб. Субботник всесоюзный сегодня. А вчера отчалил я из Находки на РТМ «Писатель» в Южно-Курильскую экспедицию (ЮКЭ), но не ивасёвую, а минтаевую. Переговоры с японцами о взаимной рыбалке дважды провалились, потому и не работала ивасёвая наша чуть не полгода. Сейчас – на 3-м раунде переговоров – столковались, наконец: японцы взялись за кальмара и приморских рыб, а мы – за ивасёвую мелочь у японских берегов. В Краковке забункеровались водой и устроили помойный день, как сказал капитан.

Прогулялись поперёк моря миль 200, аж до банки Кашеварова, что у северного Сахалина. Это мы бегали от шторма (на юго-западе Камчатки срослись два циклона-близнеца по 980 миллибар, стали сиамскими), море разболтало до 7-метровых волн, бегали в лёд в поисках условий для перегруза, но во льдах клало под ветром с борта на борт так, что книги со стола слетали.

Ровно месяц в море. И – ничего, кроме рдо министру и в газеты: водная проблема нынче острее ещё, чем раньше в Охотоморье.

27.04.87. Через 3 дня должны закрывать наш Притауйский промысловый район. Переловили больше квоты на 800 тысяч тонн! В приловах немало было сельди в последние дни…

Неподалёку – за Камчаткой – работала Беринговоморская экспедиция, тоже минтаевая, и там тоже были свои флагмана. Немного южнее трудилась Курильская (минтаевая же) экспедиция – со своим флагманским легионом. Еще южнее – Южно-Курильская ивасёвая, разумеется, со своим. И так далее по карте вниз – до Антарктиды и вправо – до Америки.

Между прочим, это епархия-акватория только «Дальрыбы». А есть еще «Севрыба», «Запрыба» и «Азчеррыба»…

В общем, юноше, обдумывающему морское житиё, советую не портить глаза и смотреть не на солнце, а в сторону близлежащей акватории, где флагманов – так уж говорится – как грязи.

Минтай, Минька, Митька голубоглазый (у него, у свежепойманного, глаза действительно голубые), кормилец. Лет двадцать назад его не считали за рыбу и пускали только на тук и кормовой фарш для скотины. Потом он заполнил все дальневосточные моря, процеженные тралами и неводами до самого дна, и рыбаки в шутку (горькая шутка) назвали его рыбой века. Добрую-то рыбу извели. Увы, не съели, а извели, потому что путь её «на стол народный» от сетей столь же долог и полон потерь, как от революции до коммунизма. Поймали сто тонн, а выясняется, что картонных ящиков для мороженой рыбы и банок для консервов – тю-тю, на десять только тонн. Случалось, правда. И наоборот – «затоваривалась тара», на промысле незыблемо царил закон: не понос – так золотуха. То соли не подвезут, то этикеток для консервов (важней соли считалась причина), то долго не разгружают плавбазы и плавзаводы, забитые готовой продукцией по самые мачты, то дизтоплива нет, то пресной воды, без которых ни туды и ни сюды. И девяносто из ста пойманных тонн возвращались Нептуну. В непотребном, разумеется, виде: после суточного и долее катания в трюмах.

Но что там Митьку жалеть, когда мы ежегодно проваливаем на Камчатке лососёвые путины. По тем же самым причинам, да, многоразовые грабли. А ведь лосося если не выберешь сколько наука рекомендует, то в нерестовых речках заморы случаются. Но и заморы – не венец для наших дальрыбовских мудрецов. Вот живые рубиновые россыпи сгноить – это да. Это и Крезу слабо. Разве что Плюшкину родимому по плечу. Не поверил бы, но видел своими глазами, как протухли в Курильске десятки бочек и чанов красной икры, которую не сумели вовремя вывезти на материк.

Так чего уж тогда, скажите, плакать по Митьке? Его покуда навалом, его покуда как грязи. Минтай-мамай повалил, селёдку задавил, говорят рыбаки.

Вон сколько имён у минтая: Минька, Митька, Мамай, Рыба века. Мало! И москвичи-минрыбхозовцы, благодарные Митьке по гроб (Митька ж вал даёт, план-премии, план-регалии и даже…), присвоили ему императорское имя – Константин! Не верите – загляните в министерскую бумагу под названием «Код видового состава объектов промысла», она на каждом судне в радиорубке висит. Там «тётки», в основном: сельдь – Анна, треска – Зинаида, краб, и тот – Ульяна. А вот минтай – византийский император. И неспроста, не от фонаря, между прочим.

В скобочках, заметили, стоит «даже…» и опять же неспроста стоит с тремя точками: бывший рыбный министр Каменцев, которого наш дальневосточник сменил, взлетел на минтаевом туке так высоко, что оттуда и Тихий океан, наверное, лужей кажется. Это когда нарисовался Агропром и с ходу на всю страну рявкнул «Даёшь!», рыбный министр самопервым взял под козырёк: «Есть! Даём!». И выдал «для нужд Агропрома страны» полмиллиона тонн кормовой рыбной муки, пустив в шнеки тукомолок три миллиона тонн разнорыбицы под «кодовым» названием – минтай. Вот и ответьте теперь на такой вопросик: ну кто ещё, кроме самого императора, способен такого министра так вознести во мгновение ока?

Ох, и я взлетаю, кажется, не туда на этом самом Митьке-Константине. За язык у нас бить ещё не разучились…

Лучше уж – об Ульяне. Кто бывал на минтаевой путине в Охотоморье, тот знает, что промышляют Рыбу века там чуть ли не прямо на крабовых полях. Гребут донными тралами со дна морского всё, что шевелится. И даже просто плохо лежит.

Мотала по морям меня судьба не раз от пароходских моряков к рыбакам-промысловикам и обратно. Вот и наслушался взаимных обвинений, похвал и сочувствий. Рыбак – дважды моряк, признают капитаны «рысаков», т. е. белых, как альбатросы, лайнеров, чёрных балкеров и прочих сухогрузов… А всё дело в том, что моряки действительно рысачат по морям, а рыбак в море живёт. И сложные швартовые операции морякам в длинных рейсах выпадают раз или два в месяц, а рыбак на промысле порой по три-четыре швартовки в день делает, ну и – конечно же, навык – с лихостью, какая моряку может только присниться.

Винят же они друг дружку обыкновенно – в жадности. Моряки, дескать, торгаши, шмуточники, тюками за кордоном таскают на горбу колониальные товары, тряпки… Ну а рыбаки что? Рыбаки – ты только глянь на них, как они гребут и гребут из моря всё – до собственных сапог рваных. Жадные они – сотни, тысячи, миллионы тонн рыбы выгребают – и всё им мало!..