— Ты сказал, мы его увидим, — промолвил Ричард.

— Немного воды, Ричард! — умолял Перри. Когда Ричард поднялся и пошел на кухню, я стал разглядывать Перри. Что с ним случилось? Как мог он быть таким уверенным в себе, а потом так ошибаться?

Я завернул на кухню, услышав бульканье наливаемой из бутылки минеральной воды. Прежде всего, непонятно было, зачем Ричард позволил Перри втянуть себя во все это. Я понимал, что он хотел лишь помочь, но теперь все стало еще хуже, чем раньше.

Вернувшись назад, я сел около Перри.

— Послушай, — сказал я.

Он не пошевельнулся, а так и сидел, ссутулившись, с каким-то болезненным видом. Я дотронулся до его руки, но он никак не прореагировал.

— Перри, что с тобой происходит? — допытывался я.

Он неловко заерзал. Вдруг меня осенило, и я мысленно повторил вопрос. Он нахмурился.

— Оставь меня в покое, — пробурчал он. — Все кончено.

— Кончено? — Мне захотелось тут же задушить его. — А как насчет моей жены? Для нее тоже все кончено?

Вспомнив, я мысленно повторил эти слова.

— Кончено, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Вот так.

Я начал придумывать следующее послание, но, едва начав, остановился. Он отключился, отгородившись от меня щитом воли.

Я видел, как вернулся Ричард и подал Перри стакан воды. Медиум выпил его залпом, не отрываясь, и вздохнул.

— Извини, — сказал он. — Не знаю, что произошло.

Ричард холодно на него посмотрел.

— А как же моя мать? — спросил он.

— Можем еще раз попробовать, — сказал Перри. — Я уверен…

Ричард прервал его сердитым возгласом.

— Она ни за что не согласится, — вымолвил он. — Что бы ты ей ни говорил, она не поверит.

Я встал и пошел прочь. Надо было уходить — и поскорее, без сомнения. Я больше ничего не мог поделать. В голове засела упорная мысль: «С этого момента мое присутствие здесь не имеет силы».

Я сделал попытку выйти из дома; отправиться куда-нибудь, куда угодно. И все-таки, несмотря на то, что тяжесть пропала и я чувствовал себя гораздо более крепким, я по-прежнему не мог освободиться. Я никак не мог уйти: отчаяние Энн удерживало меня, как тиски. Пришлось остаться.

В тот момент, когда я об этом думал, я снова оказался в доме. Гостиная была пуста. Время текло. Правда, я не знал, сколько его прошло; хронология была выше моего понимания.

Я вошел в гостиную. На диване перед камином лежала Джинджер. Я сел подле нее. Она даже не пошевельнулась. Я попытался погладить собаку по голове. Она продолжала крепко спать. Не знаю, как это произошло, но контакт был нарушен.

Удрученно вздохнув, я встал и отправился в нашу спальню. Дверь была открыта, и я вошел. На постели лежала Энн, а рядом с ней сидел Ричард.

— Мама, почему ты даже не допускаешь мысли о том, что это мог быть папа? — спрашивал он ее. — Перри клянется, что он там был.

— Давай больше не будем об этом говорить, — попросила она.

Я видел, что она опять плакала: глаза покраснели, веки припухли.

— Неужели это совсем невозможно? — спросил Ричард.

— Я в это не верю, Ричард, — промолвила она. — Вот и все. — Всматриваясь в его лицо, она добавила: — Я не отрицаю, что Перри может обладать определенными способностями. Но он не убедил меня в том, что после смерти существует что-то еще. Я знаю, что ничего нет, Ричард. Я знаю, что твой отец умер, и нам надо…

Она не смогла договорить; голос ее прервался от рыданий.

— Прошу тебя, не будем больше об этом говорить, — пробормотала она через какое-то время.

— Прости, мамочка. — Ричард наклонил голову. — Я лишь пытался помочь.

Она взяла его правую руку и, нежно поцеловав, прижала к щеке.

— Знаю, — пробормотала она. — Это было так мило с твоей стороны, но… — Голос ее стих, и она закрыла глаза. — Он умер, Ричард, — немного помолчав, сказала она. — Ушел от нас. И ничего с этим не поделаешь.

— Энн, я здесь! — закричал я.

Я огляделся по сторонам в приступе страшного гнева. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы дать ей знать? Я тщетно пытался поднять предметы с комода. Я уставился на маленькую шкатулку, пытаясь сконцентрировать волю и передвинуть ее. Прошло немало времени, и она слегка дернулась, но я почувствовал, что измотан этим усилием.

— Боже правый.

Опечаленный, я вышел из комнаты и пошел по коридору, потом, повинуясь порыву, повернул назад к комнате Йена. Дверь была закрыта. Невеликое дело, как любит говорить Ричард. Я моментально прошел сквозь нее, и тут до меня дошла омерзительная догадка: я — привидение.

Йен с хмурым видом сидел за письменным столом, делая уроки.

— Ты меня слышишь, Йен? — спросил я. — Мы всегда были с тобой друзьями.

Он продолжал что-то писать в тетради. Я попытался погладить его по волосам, разумеется, тщетно. Я в отчаянии застонал. Что мне было делать? И все-таки я не мог заставить себя уйти. Меня удерживала печаль Энн.

Я оказался в ловушке.

Отвернувшись от Йена, я вышел из его комнаты. Несколько ярдов по коридору, и я прошел через закрытую дверь комнаты Мэри. Теперь я испытывал к себе отвращение. Прохождение сквозь двери казалось мне мерзким трюком на публику.

Мэри сидела за письменным столом и писала письмо. Я остановился около нее и стал ее разглядывать. Она такая прелестная девушка, Роберт, — высокая, белокурая, грациозная. К тому же талантлива: прекрасный певческий голос и безусловное умение держаться на сцене. Она усердно занимается в Академии драматического искусства, мечтая о театральной карьере. Я всегда был уверен в ее будущем. Профессия трудная, но Мэри настойчива. Я давно планировал найти для нее деловые связи, когда она закончит обучение. Теперь я не смогу этого сделать. Еще одно огорчение.

Немного погодя я заглянул в ее письмо.

«Мы нечасто бывали вместе. То есть мы двое, особенно за последние несколько лет. Моя вина, не его. Он старался собрать нас вместе — на день или вечер. Они с Йеном проводили вместе целые дни — играли в гольф, ходили смотреть спортивные игры или в кино. Он и Ричард тоже проводили время вместе, часами болтая за ужином в ресторане, узнавая друг друга. Ричард тоже хочет писать, и папа всегда был готов ему помочь и поддержать.

Я выходила с ним в общество всего несколько раз. И всегда это было то, чего мне хотелось, — пьеса, фильм или концерт. Сначала мы шли ужинать, чтобы пообщаться. И всегда это доставляло мне удовольствие, но теперь я понимаю, что этого было недостаточно.

И все-таки, Венди, я всегда чувствовала близость к нему. Он всегда заботился обо мне, был терпимым и понимающим. Спокойно относился к моим поддразниваниям — ведь у него было замечательное чувство юмора. Я знаю, он меня любил. Иногда, бывало, обнимал меня и прямо говорил, что верит в мое будущее. Я посылала ему записки, в которых писала, что он "лучший папа на свете" и что я его люблю. Жаль, я не так часто произносила это вслух.