Следователь вновь глянул в бумаги, блеснул влажной лужицей лысины, покачал укоризненно головой.

Мне шёл пятнадцатый год.

Алексея Ивановича уважали – он был фронтовик, воевал в пехоте, прошёл Сталинград…

Что-то киношное было в происходящем, но слишком серьёзное, чтобы посмеяться. Однако я горячим толчком в самое сердце оценил краткую характеристику, данную мне.

Если бы после этого меня отпустили, я бы помчался домой, похвалился бы отцу…

Передатчик у меня – был. Накануне вечером, я выходил в эфир. Позывной – «Камо». Новость про «кукурузник» узнал на средних волнах от «Жорика».

Такой позывной был у незнакомого передатчика, но голос явно девчачий. Я мгновенно понял, что это – Танька, но не знал, что отвечать и с чего начать. Говорить правду – не хотелось.

По школе циркулировали слухи, что несколько человек подпольно выходят в эфир, говорят открытым текстом, меняют место выхода, но друг друга не знают. Конспирация! Кроме меня и Витьки. Мы знали друг друга с первого класса. Он-то и подбил меня на это.

Но сейчас это было неважно.

Он всерьёз увлекался радио, ходил в кружок и почитывал журналы «Юный техник» и «Радио». Собственно передатчик – нехитрое устройство, главной деталью которого была лампа, со сложным, длинным набором цифр и букв, звучавшим таинственно и непонятно – 6П3С.

Именно она была главной деталью в кинопроекторе. Поэтому первой под проверку и попала наша школа. Тем более, что в кабинете биологии лампы в проекторе – не оказалось.

Вопросы ставились точно и тонко, и я готов уже был рассказать про свою «установку», про то, что самолёт – не моих рук дело, мы просто слушали музыку, трепались про уроки, школу, девчонок, но что-то останавливало. Может быть, мысль о том, что следом потянутся другие вопросы – про Витьку, про пацанов. Быть – «предателем» мне не хотелось. Я готов был пойти в камеру, мужественно переносить пытки, лишения-истязания, но только не это!

Быть таким, как революционер Камо!

Подключаешься к радиоле и просто-таки видишь огромное пространство. Я нелегально в эфире, я – «Камо», кто меня слышит? Приём, приём!

Сколько героической чепухи было в моей тогдашней голове!

– Ну, что ж, – посуровел следователь, – придётся проехать с нами. Зря – отпираетесь, всё очень серьёзно, могли погибнуть люди. Вы – хоть это-то понимаете? Я кивал согласно головой и обречённо – молчал.

Вчера после сеанса я выдернул провода из радиоприёмника и оставил передатчик на веранде, на подоконнике, за занавеской. Всё – было ясно – очень скоро на меня наденут наручники и посадят в тюрьму.

Меня и Витьку повезли в милицейском «бобике».

Не важно – как и куда, но необходимо было срочно исчезнуть, улететь, раствориться в воздухе и умчаться юрким сквознячком, обратиться в пыль на грязном полу – «бобика»…Только чтобы не осталось даже лёгкой тени моего… нашего присутствия за окном «в клеточку».

Да – разве это было реально!

– Нас сейчас отвезут – в тюрьму? – спросил я.

– Ты вообще заткнись, если тебя не просят! – неожиданно закричал Витька, и я понял – это сигнал, чтобы я помалкивал.

Однако нас привезли к моему дому. Витька жил немного дальше, в конце улицы, почти у реки.

Доехали мы мгновенно, хотя мне показалось – пылили не меньше часа! Так странно не соединялись время, желания и реальность.

Водитель остался караулить Витьку. Вошли в дом. Я первым делом глянул скоренько на подоконник. Он был пуст. Я ничего не понимал. Ведь вчера я его там точно оставил. Родители смотрели телевизор, я вышел в эфир. Потом сразу легли спать. Рано утром они ушли на работу, я помчался в школу, дом закрывал – я сам.

Даже сейчас я точно и чётко представил, что передатчик – был!

Корявая самоделка, лампа в центре поблёскивает тёмным стеклом, островерхим цилиндриком, таинственной спиралькой – и всё это очень приметно, в белом проёме окна. Трудно не заметить или не понять, проходя мимо, есть ли она – там.

Вдвоём они быстро проверили только им понятные места, где могло быть что-то припрятано. Открыли заднюю крышку приёмника, увидели толстый слой пыли, и я так порадовался в душе, что не послушался маму и не убрал её пылесосом.

– Ну, что же, – извините за вынужденное вторжение, – следователь чуть-чуть подобрел глазами. Служба! И дело – архи серьёзное!

Они уехали. Я долго сидел и не мог двинуться с места. Странная апатия напала вдруг на меня. Потом перерыл весь дом. Лихорадочно, но стараясь сложить всё точно в прежнем порядке.

Передатчика не было. То есть – как будто его и не было вообще!

В школу я уже не пошёл. Выглянул на улицу. «Бобик» всё еще стоял у Витькиного дома. Я – вернулся. Сел у окна. Время тянулось неумолимо.

Они проехали мимо, и я побежал проверить – как прошёл обыск у него.

Дом был закрыт. Я присел на крыльцо. Калитка бесшумно приоткрылась. Странного вида мужчина смотрел на меня в упор, не моргая. Глаза карие, покрасневшие. Так длилось краткое мгновение. Он круто развернулся и бесшумно исчез. Я боялся пошевелиться, подойти к калитке.

Потом просто заставил себя встать и сделать несколько шагов. Громко её захлопнул, задвинул щеколду. Перевёл дух.

Узкие ладошки сухих листьев в последний раз прятали внутри красный свет солнца. Схема яблоневых веток была простой и понятной. Страшное, испугавшее и, только что нависавшее глыбой надо мной, родителями, всем тем, что было так дорого и важно – исчезало мучительно, медленно, нехотя, но не уходило совсем.

– Разные ветки вырастают из одного ствола. Какие-то засохнут, их спилят, сожгут. За это время вырастут другие, – подумал я.

И остро понял, что голоден. Сорвал румяное яблоко, откусил бочок, задохнулся от обилия сока. Вкусного, но с кислинкой. Разжевал коричневую косточку:

– «В косточках есть незначительное количество синильной кислоты». – Я был горько рад тому, что вспомнил этот урок химии.

Мне захотелось съесть столько яблок, чтобы прилечь на крыльцо и тихо уснуть. Навсегда.

Родителям я ничего не сказал, но любопытство было испепеляющим – куда же всё-таки подевался передатчик?

Вскоре прошел показательный суд. Оказывается, в городе было много таких «самопальных» передатчиков. Кто-то отделался штрафом, кто-то – условно, кто-то получил серьёзные сроки.

Витька – больше всех: полтора года. Статья 206-я Уголовного кодекса РФ.

Срок был бы ещё больше, но не было доказано, что преступление совершалось им совместно с двумя или более лицами, в составе – группы. Так сказали после суда, на встрече с представителем прокуратуры у нас – на общешкольном собрании.

Мне это показалось тогда огромным сроком!

Наступили сильные холода. Белый снег не примирял меня с произошедшим совсем недавно. Всё было пресно, пусто, и тянулось бесконечно студёным не уютом зимы.