Им удалось вытащить Нфуми из кабины. Тулж опустил борт, они уложили «новорожденного» в кузов и накрыли до подбородка куском старого брезента. Ноги Нфуми высовывались из кузова на добрых два фута. Трагическое предзнаменование, решил Уилсон.

— Пусть глупышка дурачок поспит здесь, — сказал Тулж. — А мы тем временем сходим на бои. Вы раньше бывали на подобных мероприятиях?

Уилсон собрался соврать, но потом передумал и отрицательно покачал головой. Африканец рассмеялся:

— Это большое развлечение. Я провел юность в таких местах. Дома. До Дня Убийств.

Железобетонная ночлежка была набита людьми разных национальностей. Уилсон поискал глазами Крикет, но не заметил ни одной женщины.

Бупандийцы, нигерийцы, гаитяне, сальвадорцы, мексиканцы, бразильцы, вьетнамцы, несколько деревенских бродяг в клетчатых рабочих рубашках и виниловых бейсбольных кепках, украшенных флагами конфедерации, окружали грязную площадку шириной около сорока футов, покрытую кровью, соломой и перьями. Перья были повсюду, они парили в облаках табачного дыма. Вонь стояла неимоверная. Сначала Уилсон почти не мог дышать. Потом внезапно он привык к спертому воздуху.

Тулжу и Уилсону удалось пробиться к ограждению площадки. Из задних рядов передали матовую бутылку с водкой из сахарного тростника. Уилсон отхлебнул, вытер рукавом губы, подражая персонажам боевиков, и передал бутылку Тулжу, тот также приложился и сунул бутылку соседу. Повисла опасная, насыщенная мужскими половыми гормонами тишина, но она не испугала Уилсона. «Мужчины делают то, что умеют лучше всего: пьют, дерутся и играют в азартные игры», — подумал он.

На площадку вышли два коренастых сальвадорца в белых майках, забрызганные кровью, каждый нес проволочную клетку с большим поджарым петухом в голубых перьях. Толпа взревела. Птиц вынули из клеток и плотно прижали через солому клювами друг к другу. Петушиные шпоры страшно поблескивали. Птицы покрикивали и скребли площадку, рвались в бой. А вокруг заключались пари. Полдюжины темнокожих молодых людей неясной этнической принадлежности ходили в толпе и принимали ставки, регистрируя их половинками игральных карт. Грязный бетонный пол был завален обрывками бумаги и розовыми рекламными листками на пяти языках. Под ногами Уилсона хрустело битое стекло.

Уилсон был удивлен. Он не ожидал, что бои будут петушиные. «Возможно, — подумал он, — Крикет имела в виду что-то другое». Потом он решил: «Нет, именно это». До собачьих бегов он со смерти отца не посещал никаких ристалищ. И вдруг вторая азартная игра за один месяц. Похоже, Крикет — некий глас, вопиющий о его возвращении в прошлое.

— В церковно-приходской школе святой отец рассказывал нам историю о бойцовых петухах, — сообщал Тулж на ухо Уилсону.

— Ну и что?

— В Древней Греции был великий полководец Фемистокл. Он воевал с соседней страной… Забыл название.

— Персия, — подсказал Уилсон.

— А, так вы знаете эту историю?

— Рассказывайте.

— Так вот, древний грек Фемистокл, ведя свою армию на войну, увидел в поле двух диких петухов, дерущихся не на жизнь, а на смерть. Он остановился и указал солдатам на храбрых птиц. «Смотрите, как они бьются, не щадя живота своего, — сказал он. — Берите с них пример, солдаты мои!» На следующий день армия, хотя и значительно меньшая по численности, выиграла сражение, великое сражение. Вот как нас могут вдохновлять животные.

Тулж начал объяснять, на что следует обратить внимание перед тем, как сделать ставку: глаза, стойка, экстерьер и — самое главное — состояние желудка.

— Если петух опорожнился перед боем, верная удача, — сказал Тулж. — Он стал легче, быстрее и ловчее.

Тулж подал сигнал пареньку, принимавшему ставки. Тот сразу подбежал. У паренька были темная кожа и крупные глаза — то ли гватемалец, то ли мексиканец. Он был похож на Донди, итальянского сироту, персонажа воскресных комиксов детских лет Уилсона.

— Сеньор, — обратился «Донди» к Уилсону. Уилсон вопросительно глянул на Тулжа, африканец пожал плечами и вывернул наизнанку карманы.

— Все потрачено на теджию, киф и пану. — Тулж положил изуродованную руку на плечо Уилсону. — Придется вам, мой новый друг.

Уилсон достал бумажник. Сто долларов и немного мелочи — вот и все деньги до пятнадцатого числа.

— Куанто, сеньор? Андале[6], — нетерпеливо бросил паренек.

Уилсон посмотрел на площадку. Меньший по размерам петух уронил две совершенно круглые лепешки помета.

— Вон на того, — сказал Уилсон и в порыве отдал мальчишке все, что имел.

Паренек быстро сделал какую-то пометку на рубашке игральной карты, разорвал пополам, одну часть вручил Уилсону и исчез в толпе. Уилсон опустил глаза. Бубновый король.

— Ничего не получится, — сказал он Тулжу. Африканец улыбнулся.

Сальвадорцы отпустили петухов, отпрыгнули назад, и бой начался. Уилсон почти ничего не видел, кроме летящих перьев и льющейся крови. Бой закончилось менее чем за минуту. Петух-победитель с поникшим крылом захлопал крылом здоровым и издал победный клич чудовищной силы. Затем он начал клевать тело поверженного врага. Уилсон выиграл шестьсот долларов. Ставка оказалась высокой — шесть к одному. В следующий раз он опять поставил все, что имел, и снова много выиграл — семь к одному. Потом он выиграл три к одному и еще пять к одному. Деньги он рассовал в карманы пиджака и брюк. У него кружилась голова, лицо горело, он с трудом дышал. Он едва ли понимал, что делает. Им овладело то же чувство, что и на собачьем треке. И чувствовал он тогдашний металлический привкус во рту, и ладони опять вспотели. Это нереально, но деньги продолжали прибывать.

Час спустя, во время перерыва между боями, мысли немного прояснились, и Уилсон отошел от площадки. Люди расступились, и он оказался в окружении крутых, опасных, с ножами на поясе мужчин. За ним внимательно наблюдали. Тулжа нигде не было видно. Уилсон мысленно прикинул сумму выигрыша. Что-то около восьми тысяч долларов. На противоположной стороне площадки стоял мужчина в белом хлопчатобумажном костюме и постукивал длинными ногтями по ограждению. Смуглая кожа тускло поблескивала, как древесина, смазанная маслом. Волосы иссиня-черные, глаза — темно-синие. Костюм напоминал о летних ночах в таких местах, посещение которых мало кто мог себе позволить.

— Так вам нравится делать ставки против моих птиц? — произнес этот человек почти шепотом.

— А? — переспросил Уилсон.

— Кто вас послал?

— Шутить изволите? — предположил Уилсон. Мужчина кивнул так, словно знал что-то неведомое Уилсону, и махнул рукой:

— Желаю удачи.

От его тона Уилсона бросило в дрожь. Когда паренек подошел за очередной ставкой, Уилсон сунул ему пятидесятидолларовую банкноту и спросил: