— Господин Шолла, — сказал я, — Вы сказали, что вы оба грешны в отсутствии оптимизма и энтузиазма. История Маифа мне понятна. Но что у Вас вызывает такое настроение?

Шолла улыбнулся.

— Я сижу здесь не первый день, — сказал он, — и хотя мне приятна компания Маифа или ваша… Но как вы думаете, Ашвар, собирался ли я проделывать такой длинный путь, чтобы сутки напролёт пить в баре?

— Вероятно, нет, — ответил я.

— Вот именно. Но колонии уже долгое время не находят мне лучшего применения.

— Ну, Вы можете почивать на заслуженных лаврах, разве нет? Вы создали это место. Вы построили колонии.

— Я бы предпочёл почивать на заслуженных лаврах в своём поместье на лакчамском берегу. Но, кажется, я сижу здесь.

Он посмотрел на меня с какой-то задорной улыбкой, хотя его взгляд был пропитан печалью.

— Что Вы хотите сказать? — спросил я.

— Мне дали мечту любого архитектора, — продолжал Шолла. — Мне предложили построить город с нуля. Целую сеть станций с нуля. Вот только остановили гораздо раньше, чем этот ноль превратился в то, что я действительно хотел сделать. Они сказали: «Извини, старик, у нас нет на это средств». Я даже не успел закончить электрификацию. Почему, по-вашему, на многих станциях насосы до сих пор работают на бензиновых генераторах? Сколько топлива мы теряем на этом? Руководство можно понять. Не их проблема искать, чем заняться престарелому архитектору. Но поверьте мне, мои юные друзья, ничто так не расстраивает, как незаконченный труд.

Я наклонил кружку и заглянул в неё. Кофе закончился. Инструктаж для экспедиций, наверно, тоже. Эта мысль возвращала мне жизнь, которая словно остановилась здесь. И было что-то ещё, что подталкивало меня уйти.

— Думаю, — сказал я, — это ещё не конец, господа. Может быть, это правда, — я указал кружкой на схему Маифа, — но ведь где-то эти линии совпадают. То, что задумал господин Менаги, станет самым масштабным поиском за всю историю Антарты. Хотя бы несколько групп что-то обнаружат. И тогда колонии будут в порядке, — я кивнул в сторону Маифа, — и у них будут деньги на строительство, — я кивнул в сторону Шоллы.

— А вот это прекрасная логика! — сказал архитектор. — Нам явно есть чему поучиться, господин Маиф!

— Вы сказали, — я обратился к Шолле, — что Вам не хватает оптимизма. Но я не думаю, что Вы остались бы здесь после всего, что произошло, если бы в глубине души не верили, что однажды Вам выдастся шанс закончить своё великое творение, господин Шолла. Тем более, что господин Менаги грезит о превращении Антарты в лучшее место для жизни не меньше, чем Вы. Для его амбициозных планов рано или поздно потребуется амбициозный градостроитель.

Архитектор с улыбкой кивнул и сказал:

— Вот только сроки исполнения его мечты постоянно переносятся.

— Похоже, всё оказалось несколько сложнее, чем все мы ожидали, — ответил я. — Но это не говорит о том, что мы взвалили на себя непосильную ношу. На воплощение планов Менаги просто требуется больше времени.

Я встал и произнёс:

— А теперь извините, господа, вынужден откланяться. Пора возвращаться к ежедневным заботам.

Я снова чувствовал себя прекрасно. Мне казалось, что эти слова преисполнены мудрости, раз мои собеседники с ними не спорят. Странно было снова говорить на этом высокопарном языке лакчамских дворян. В последние годы он казался мне гадким. Слишком уж сильно напоминал о людях, которых вопрос хороших манер занимал больше, чем вопрос порядочности по отношению к другим. Впрочем, кроме как языком, ни Шолла, ни Маиф ничем не походили на типичных аристократов. Архитектор мне понравился, хоть его настрой и рушил образ всемогущего строителя. А чтобы проникнуться симпатией к горе-студенту мне не доставало настоящей мудрости. Понимания того, что меня раздражает не его претенциозность или шепелявость, а то, что его слова сбивали моё воодушевление. Всё это и толкало меня покинуть эту парочку. Они лишали меня чувства, которое я не испытывал очень давно и боялся потерять.

***

Когда Менаги вернулся с инструктажа, мне не сразу удалось к нему попасть. Я сидел в коридоре администрации и ждал, когда у него закончится новое совещание, проходившее теперь в конференц-зале. В этой части здания стояла тишина. Лишь откуда-то издали доносились шумы кабинетной жизни. Из-за двери зала, в котором собрались чиновники администрации, были слышны голоса, но ни единого слова невозможно было разобрать. Мне пришлось просидеть здесь около получаса. Можно было бы вернуться в клуб, но мне не хотелось погружаться в атмосферу тоски и разочарования, которые царили там. Я надеялся избавиться от этих чувств навсегда.

От нетерпения я постукивал по папке с бланками, которая лежала на коленях. Мне хотелось поскорее вернуться на «Зарю» и рассказать последние новости. Наконец, из конференц-зала донеслись шаги и скрип стульев. Дверь открылась, и я увидел мужчину лет пятидесяти, за которым следовал молодой парень примерно моего возраста, может, чуть постарше. Мужчина был высоким и статным, как и полагается герою — в нём я легко узнал Менаги. Парень был заметно пониже, хотя тоже обладал прекрасной физической формой. Его я не знал. На лице Менаги застыла маска раздражения, смешанного с презрением. Парень был чем-то возмущён. Похоже, они вышли на середине разговора. Парень обращался к главе колоний:

— …Об этом недопустимо говорить! Это же прямое… — он замешкался, увидев меня и повторил уже тише, — об этом недопустимо говорить!

Менаги обернулся и ответил тоном, исключающим любые вопросы:

— У нас не осталось выбора. В ваши обязанности, господин Ме́наф, не входят споры со мной. Я дал вам чёткие распоряжения. Ваше дело — сметы и списки рабочих. Вот и займитесь этим! Немедленно!

Парень дерзко взглянул в глаза Менаги, но ничего не сказав, ушёл по коридору вслед за остальными пятью людьми, покидавшими конференц-зал. Я подошёл к главе колоний и объяснил своё дело. Его настрой резко сменился на заинтересованный, без малейших признаков недавнего раздражения. Менаги отвёл меня в свой кабинет, гораздо более просторный, чем любая комната на «Заре». Здесь почти не было мебели, не считая стола, нескольких стульев и шкафа. В углу стоял пустой флагшток.

Мне хотелось узнать, о чём он спорил с тем парнем в коридоре и о деталях экспедиций, но интересоваться было неуместно. Да и в присутствии ещё одной легенды Антарты я ощущал такую робость, что старался не производить лишнего шума. Странно было видеть его за столом, а не на станции, среди рабочих, которых он призывал бороться за нормальные условия труда и социальные гарантии. Во всяком случае, таким — красноречивым,