* * *

В инвентарной комнате, прилегающей к школьному спортзалу, было холодно и влажно. Пахло резиной, разбухшей от сырости кожей и ржавчиной. Иван нажал на черную клавишу выключателя. Над массивными полками, сваренными из стальных уголков, забрезжила тусклая лампочка.

Посмотрев на разложенные мячи и гимнастические обручи, закинутые под потолок гантели и блины от штанги, сваленные маты, на которых лежали перевернутые скамьи, Иван понял, что беспорядок был наведен умышленно, и Коптелова назначила не пятиминутную уборку, а придумала для него послеурочный потогонный час.

Разобравшись с матами и скамейками, развесив по крюкам кольца, Храмов посмотрел на верхние ярусы, с краев которых угрожающе выглядывали тяжелые блины и лежащие на боках гири.

Можно встать на первую полку, затем одной рукой схватиться за уголок, тогда другой можно дотянуться до пятой… Иван прикинул, как ему придется на весу выхватывать с полок пудовые и двухпудовые гири, и решил понапрасну не рисковать, а сходить за стремянкой.

Уже подходя к двери, он услышал в спортзале странную возню и директорский голос, то и дело переходящий на высокие ноты.

– Надо так влипнуть… Только с Пылью мне и не хватало столкнуться!

Иван замер у порога, успев придержать дверные створки, уже подавшиеся вперед. Может, здесь отсидеться? В тесноте, да не в обиде… Он тихонько выключил свет и, раскинув руки, улегся на сложенные ровной стопкой маты. Он даже начал задремывать, когда внезапный девичий визг вернул его из забытья в темную инвентарную, насквозь пропахшую резиной и ржавым железом.

Из-за приоткрытых дверей он увидел, как пухлая, нескладная ученица из девятого класса пытается переползти через гимнастического козла, а директор школы, по совместительству преподающий физкультуру, что-то возбужденно рассказывает ей о технике опорного прыжка.

– Ты, Антонина, пойми, – Максим Константинович, одетый в красный с белыми лампасами спортивный костюм, важно ходил вокруг смущенно опустившей глаза девятиклассницы. – Физическая культура испокон веков служит благородной цели создания телесно совершенного и духовно богатого человека. А ты даже через козла прыгнуть не можешь! Эх, Тоня!

– Так он вот какой высокий, – Тоня надула щеки и покраснела, – а я толстая…

– Скажешь тоже, толстая, – Максим Константинович обошел вокруг ученицы, с удовольствием рассматривая пухлые упругие ягодицы в облегающем трико. – Просто недостаточно тренированная… Смотри, как надо!

Директор стремительно разбежался, оттолкнулся от мостика и ловко перескочил через козла.

– Только и делов! – он довольно хлопнул в ладоши и, подойдя к ученице, крепко взял ее за руки. – Пойдем, подстрахую. Раз прыгнешь, так понравится, что после за уши не оттащишь…

– Может, не надо? – засмущалась Тоня. – Может, лучше с классом потренироваться?..

– Само собой, само собой… – прерывистым, щебечущим голоском пробормотал Максим Константинович. – Только от индивидуальных занятий проку намного больше… Намного!

Директор подтащил упирающуюся девятиклассницу к козлу, положил ее руки на снаряд, подтолкнул вперед – так, чтобы, теряя равновесие, ее тело перевалилось вперед.

– Хорошо, Антонина… Наскок у тебя получился очень хорошо… – Максим Константинович зашел сзади и с силой ухватил девушку за бедра. – Теперь медленно разводи ноги в сторону… Медленней… Шире…

Вот козел! В сердцах Иван с силой бросил пятнадцатикилограммовый блин о гриф штанги. От грохота в инвентарной комнате директор вздрогнул и нарочито громко сказал хнычущей Тоне:

– Молодец! Несмотря на трудности, успех в выполнении опорного прыжка очевиден. Можешь идти домой.

Рыдая, девочка выскочила из спортзала, со всех ног бросилась по коридору к спасительной раздевалке.

Максим Константинович прокашлялся и дружелюбным тоном произнес:

– Кто это у нас трудится после уроков? Уже часа три прошло, как занятия окончились!

Иван молча вышел из комнаты.

– Храмов? Ты что здесь позабыл?!

– Идея Устиновна приказала порядок в инвентарной наводить, – Иван посмотрел в разъяренные директорские глаза. – Целую неделю.

– Марш! Марш домой, чтоб духу твоего здесь не было! – закричал директор, размахивая короткими, пухлыми руками. – Живешь черт знает где, на отшибе, сознание после уроков теряешь! Еще мне не хватает во внеурочное время за тебя отвечать!

– А как же распоряжение классной? Она снова в дневнике по поведению «неуд» поставит и маму в школу вызывать станет.

– С Идеей Устиновной как-нибудь сам разберусь, – Максим Константинович пристально посмотрел на Ивана. – А вот если меня не послушаешь, то, Храмов, гляди у меня… Узнаешь, куда Макар телят не гонял…

– Да я и так знаю, – неожиданно для себя резко ответил Иван.

– И куда же? – заводясь, процедил директор.

– Да на ваш немировский мясокомбинат и не гонял! – Иван, не дожидаясь директорской реакции, решительно вышел из спортзала.

Высокое небо, яркое солнце, безбрежные потоки воды – так приходит весна, врываясь музыкой и светом в обессиленный зимний город. Через раскрытые форточки и сквозь пелену немытых окон проникают ее озорные посланники, танцуя солнечными бликами и на дорогих шторах, и на скромных ситцевых занавесочках, и на жестких казенных жалюзи. Стремятся проникнуть глубже, внутрь, туда, где в глубинах кирпича и бетона еще надеются и дышат укрытые от весны люди…

На коммунальной кухне пахло сыростью, борщом и оладьями. То есть веяло духом, пронизывающим русский провинциальный быт уже не одно столетие. Тем самым духом, который поочередно превозносили и проклинали, стремились сохранить и грозились из него вырваться, но снова и снова увязали в нем, как увязает в весенней слякоти разбуженная и внезапно поверившая в чудо новой жизни близорукая душа…

– Вот не подумала бы, Лизавета, что ты окажешься знатной стряпухой, – вслед за словами из дверного проема показались всклокоченные волосы, стоптанные тапочки, и только затем на пороге выросла осадистая фигура тети Нюры в заношенном фланелевом халате. – Вишь, на дворе незнамо какое утро, а ты на весь дом борщ развела!

Елизавета Андреевна смутилась:

– Извините, не знала, что помешаю. Ванечку покормить надо. Вы же понимаете, весь день на работе, а он растет, ему горячая еда нужна обязательно…

– Да ты не винись, не винись, – протяжно зевнула тетя Нюра. – Не в укор сказано, от разыгравшихся аппетитов. Я и проснулась-то от слюнок. Ишь, думаю, как пахнет, ну прям как раньше в нашей ремзаводовской столовке!

– Так, может быть, вы и покушаете с нами? Оцените, где борщ наваристее да вкуснее! – Елизавета Андреевна неловко улыбнулась и поставила на стол чистую тарелку.