Между мной и Джоком не было никаких мостов и никаких иллюзий. Наши отношения были прозрачными и ясными, без недомолвок и недопонимания. Мы не могли обсуждать наши отношения, прояснять ситуацию или говорить, как много значим друг для друга. Мы продолжали жить каждый своей жизнью, но мы делали это рядом, бок о бок, без лишних слов, лживых обещаний и романтической чепухи. И я, как ни старалась, первое время моего пребывания в отделении не могла забыть ощущение его гладкой шерсти на моей ладони, его холодный нос, горячий шершавый язык. Джок часто вставал у меня перед глазами: я слышала его радостный лай, с которым он несся мне навстречу на своих коротких ножках, виляя хвостом; его учащенное дыхание, когда он бежал рядом со мной, и тот мягкий звук, с которым его лапы касались земли. По ночам я чувствовала ногой его тяжесть и, просыпаясь по утрам, ждала увидеть его радостную мордочку у подножия кровати. Ощущение того, что Джок здесь, рядом, было настолько сильным, что я долго потом не могла прийти в себя и смириться с тем, что его нет со мной. И каждый раз возвращение к суровой реальности было как удар ножа, внезапный и болезненный.

Единственное, что помогало бороться с этой болью, это физические упражнения. Пока я занималась спортом, организм вырабатывал эндорфины, а пока он вырабатывал эндорфины, существование казалось сносным. Видимо, Эльса ощущала что-то подобное, потому что, не сговариваясь, мы все первые свободные дни проводили в движении: совершали быстрые прогулки по беговой дорожке и в зимнем саду, плавали, посещали занятия аэробикой, занимались на тренажерах, танцевали различные танцы — сальсу, джаз, танец живота, стрит-дэнс, — стараясь по мере наших сил. По вечерам мы ужинали в ресторане на площади на четвертом этаже, вспоминали детство или болтали с людьми за соседними столиками. Это было для меня в новинку: убивать время, занимаясь спортом, гуляя и болтая с другими людьми. Раньше я всегда ценила свое время и не смотрела на людей как на средство от одиночества. Раньше я бы не стала общаться с людьми ради одного общения. Раньше я не предавала значения «пустой болтовне», теперь же заметила, что разговоры — даже самые пустые — меня успокаивают. Они оказывали на меня тот же эффект, что и лед, приложенный к распухшей лодыжке. Когда же наступала ночь и мы с Эльсой расставались, чтобы пойти к себе, я была такой усталой после всех этих упражнений и разговоров — всех этих попыток убить время, — что буквально падала на постель и проваливалась в глубокий сон. Спустя восемь часов я просыпалась выспавшейся и бодрой, но с каждым днем боль от разлуки с Джоком лишь усиливалась.

— Может, они сочтут меня неподходящей? — предположила я.

— В каком смысле? — удивилась Майкен.

— Не знаю, — сказала я. — Но может, они решат, что я не подхожу… вдруг они выяснят, что я… — я подыскивала правильные слова, — что меня нельзя использовать. Что тогда со мной случится? Что они со мной тогда сделают?

Мы ехали в лифте. Было утро четверга. Мы спускались вниз: Майкен — на второй этаж, где располагалось ее ателье: она должна была закончить приготовления к выставке, которая открывалась в субботу; а я на первый — на обязательное медицинское обследование для всех новоприбывших. Лифт остановился на втором этаже, двери раскрылись, но Майкен, вместо того чтобы выйти, вдруг обняла меня и погладила по спине. Тепло. Успокаивающе. Она ничего не сказала, просто стояла и обнимала меня, гладя по спине так долго, что двери лифта снова успели закрыться, и он продолжил движение вниз. Мы рассмеялись. На первом этаже я вышла и помахала ей на прощание. Майкен помахала в ответ, двери закрылись, и лифт увез ее от меня.

Оглядевшись вокруг, я поняла, что нахожусь в коридоре, напоминавшем больничный своими светло-желтыми стенами, украшенными картинами. Я узнала Ван Гога, Карла Ларссона, Миро, Кита Хэринга. Наконец я оказалась перед дверями в лабораторию № 2.

Я пришла вовремя, но Фредерик, Боэль и Юханна уже сидели в зале ожидания. Они молча сидели в ряд вдоль стены и только кивнули, когда я вошла. Я присела рядом с Фредериком.

На стене напротив висели большие аппликации в раме. Одна из них представляла собой осенний пейзаж, с коричневыми, охряными и желтыми лугами, серо-белым небом и стаями черных птиц на земле и в небе. Птицы образовывали какой-то узор. Присмотревшись, я разглядела лицо. Сив, моя сестра, делала похожие работы. Я встала и подошла к аппликации, чтобы посмотреть, подписана ли она. Подписи не было. Я осторожно отогнула край, чтобы посмотреть сзади, но там тоже было пусто. Возвращаясь на место, я поймала на себе удивленные взгляды других.

— Она напомнила мне работу одного художника, — пояснила я.

Юханна понимающе кивнула. Боэль тоже. Фредерик же сказал:

— Здесь все время натыкаешься на вещи, которые забыл.

— Нет, этого человека я не забыла, — возразила я.

— Старый друг?

— Родственник, — попыталась улыбнуться я, но безуспешно.

Фредерик больше не задавал вопросов, вместо этого он накрыл мою руку своей.

Из коридора доносились какие-то голоса. Двери открылись, и вошли Эльса, а с ней Рой и Софи. На щеках у нее был румянец, а от волос слабо пахло хлором.

— Ты плавала? — спросила я.

— Прыгала.

— Здорово?

— Просто супер.

Я обвела всех взглядом: нас было восемь.

— Кого-то не хватает, — сказала я, но в ту же секунду двери распахнулись и влетела задыхающаяся Анни. В уголке рта у нее осталась зубная паста.

Она не успела сесть, так как открылась дверь в зал, где мы увидели накрытый к завтраку стол, и появилась медсестра с множеством черных африканских косичек на голове.

— Добро пожаловать, — сказала она. — Я сестра Лиз. Входите!

За завтраком нам раздали анкеты, в которых нужно было отметить крестиком правильные варианты ответов: там спрашивалось, были ли у нас в роду диабет, ревматизм, рак груди или другие наследственные заболевания и не испытываем ли мы недомоганий, делали ли нам операции, были ли у нас аборты или выкидыши, венерические болезни, психические расстройства, продолжаются ли у нас менструации, и если да, то регулярные ли они, случаются ли у нас бессонница, перепады в настроении, нет ли у нас депрессии, стресса, ощущения тревоги или паники.

Анкеты собрали, и начался осмотр. Нас взвешивали и измеряли, брали кровь на анализ, делали экографию и маммографию. Проверяли давление, зрение, слух и рефлексы. Женщинам провели полный гинекологический осмотр со всеми возможными анализами: на СПИД, сифилис, гонорею, хламидиоз и цитологию. Все утро мы перемещались из комнаты в комнату, от врача к врачу. Это было похоже на полноценную тренировку, только вместо тренажеров были различные врачи и медсестры со своими инструментами, спринцовками, пробирками, стетоскопами, градусниками и всем прочим.

Я начала со стетоскопии, которую проводил медбрат Карл, заставив меня приложить к аппарату сначала одну грудь, а потом другую. Оттуда я пошла к гинекологу Аманде, которая, в свою очередь, послала меня к медсестре Лиз, которая вместе с медбратом Хассаном взвесили меня, проверили пульс и давление. Сестра Жасмин взяла у меня кровь и слюну на анализ. А потом были еще рентген, экография, офтальмолог, отоларинголог и еще бесконечные врачи, анализы и процедуры.