Командование формирует две группы преследования. Мы с Лукой попадаем во вторую.

Первый отряд выступает незамедлительно, его задача — найти врага по горячим следам и не упустить из виду. Естественно, эти бойцы отправляются налегке, а тащить за них все тяжелое снаряжение выпадает нам, второму отряду. Но глянули бы вы на наших ветеранов! На того же Флага, на Толло и особенно на враз помолодевшего и посуровевшего Стефана! Как они вооружаются, как прилаживают амуницию. Да сжалятся боги над теми предателями, до которых они доберутся!

В целом в погоню посылается четверть моры, это примерно четыре сотни солдат. Половина из них македонцы, остальные ахейцы. Всеми командует Аминта Аэропа по прозванию Вол. Подразделение получается сборное, люди вместе не только не бились, но и не обучались, однако теперь уже некогда что-то менять. Толло, который у ветеранов за старшего, делит нашу команду из шестидесяти четырех человек на две группы, одну он поручает Флагу, другую Стефану. Каждый солдат, едущий на коне, ведет за собой еще мула с поклажей. Мы с Лукой, восседая на двух ослах, попадаем в распоряжение лирика и до самых сумерек тащимся следом за далеко убежавшим вперед авангардом. Когда тьма сгущается, нас встречают вернувшиеся к нам всадники. Их задача — не дать никому из нас сбиться с пути, сами же они, похоже, из тех, кто хорошо видит и ночью. Подогнать новые сапоги сапожник так и не успел, а старые, сношенные, я снимаю, засовываю во вьючный короб и еду себе босиком.

Перед рассветом мы наконец догоняем своих, после чего получаем возможность подкрепиться и передохнуть — на это отводится пара часов. К югу от Артакоаны раскинулись пустынные долы, перемежающиеся грядами холмов, между которыми мы день-деньской и мотаемся. К новой ночи откуда-то появляются скачущие галопом разведчики. Срочно собирается командирский совет. Колонну делят на три отряда. Один — блокирующий — должен занять позицию на юго-востоке, второй (это мы) — атакующий — берет на себя юго-запад, третий отряд — прикрывающий — остается в резерве. Этим счастливчикам велено разбить лагерь и ждать.

Мы с Лукой пешком и почти на ощупь движемся в жуткой тьме. Никто ничего не объясняет, приказов мы не получаем, а спросить, что нам делать, стесняемся. Приходится натянуть старые сапоги — новые жутко трут ноги.

Последний лазутчик прибегает за час до рассвета. Толло собирает две наши группы под базальтовым кряжем. В свете заходящей луны мы оглядываем пустынную реку, которая мирно поблескивает, уходя за отрог. Ширины в ней локтей шестьдесят, а глубины, кажется, нет вообще. Преграда, в общем-то, пустяковая, но за отрогом таится деревня, где укрылся противник. Отсюда его, конечно, не видно, но и он нас не видит, а наши разведчики углядели вражеских лошадей.

Толло чертит на земле план деревни, показывает, где кому находиться, и говорит, что с первыми проблесками рассвета мы пойдем в атаку.

Ну вот я и дождался этого часа. Знать бы только, справлюсь ли. Не спасую ли перед врагами, когда они в ярости кинутся на меня?

— Пленных-то будем брать? — спрашивает один незнакомый мне старослужащий.

Толло смотрит на него:

— А ты как считаешь?

На том вопросы исчерпаны. Нам с Лукой слова никто не давал. Стефан подводит нас к Бочонку, плотному одноглазому малому, чьи ручищи походят на две отлитые из железа клешни, и велит держаться его.

— Вы ловите женщин.

Четверо македонцев и двое ахейцев ловко вяжут веревочные петли. На нас с Лукой по-прежнему никто не обращает внимания, но поскольку некоторые бывалые воины проверяют, легко ли выходят из ножен мечи, мы делаем то же.

Наконец, когда все уже построились, Лука решается потихоньку спросить:

— А женщины-то нам зачем?

Бочонок замирает как вкопанный. Потом поворачивается:

— А то ты не знаешь? Но постарайся обойтись без брачного предложения, паренек.

И вот наш отряд быстро, но совершенно бесшумно, под стать лунным отсветам на реке, скользит вниз по склону холма. Трудно поверить, что люди могут передвигаться столь тихо и столь проворно.

Афганские деревни строятся как форты, вкруговую, их обегает сплошная ограда из необожженного кирпича. Наши солдаты десятками через нее перемахивают, неудержимо и безостановочно, словно переливающаяся через плотину вода. Мы с Лукой уныло мотаемся где-то в хвосте этой темной волны, стараясь не потерять из виду Бочонка. Нам не поручено никого убивать, мы слишком зелены для столь серьезного дела и годимся только на то, чтобы собирать в одну кучу и удерживать под охраной женщин с детьми. И тех и других продадут потом в рабство. Перекинувшись через стену, мы натыкаемся на двух собак с перерезанными глотками: видимо, кто-то ловкий и опытный успел позаботиться, чтобы эти сверхчуткие стражи не подняли шума.

Оказывается, наружная стена не единственная, деревня за ней — со всеми своими лачугами, хлевами, курятниками, амбарами и сараями, лепящимися вокруг прихотливо разбросанных огородов и загонов для коз и овец, — напоминает пчелиные соты.

Но вот послышались крики. И наши, и вражеские. Подняли лай собаки. Таиться больше не надо.

Афганские хижины — это в основном мазанки, крытые тростником и соломой, входят в них со двора. Наши люди, прорываясь вперед, поджигают крыши, чтобы во всех этих норах и логовах никому не вздумалось отсидеться, и спешат дальше. Бочонок указывает нам с Лукой на ряд хибар и орет:

— Хватайте всех, кто оттуда полезет!

Ну да, мамаши с детишками со всех щелей так и прут. И конечно же, попадают прямо к нам в руки. Мы их тут же заталкиваем в ближайший козий загон. В один миг, кажется, нагребли целую дюжину, и это ведь только начало.

Между тем схватка разворачивается прямо на улочках. Застигнутые врасплох враги повыскакивали из лачуг босыми и полуодетыми, но с оружием — и многие уже сидят на своих лошаденках. Наши парни сбивают их наземь копьями или сдергивают баграми. Ох и сноровисто же орудуют македонцы — и страх берет, и нельзя не залюбоваться. Всех мужчин без разбору укладывают на месте, жены и чада убитых даже пикнуть не успевают. Это настоящая бойня, вроде той, что устраивают, прорвавшись на скотный двор, волки или там львы, но в отличие от зверей солдаты действуют хладнокровно. Для них это просто работа.

Наша группа караулит захваченных женщин и ребятишек. У наших ног блеют козы с козлятами. Животных много, они смертельно напуганы и жмутся к плетеным стенам загона. Их напор столь силен, что хилый забор накреняется и может вот-вот опрокинуться или прорваться. Плохо понимая, что же нам делать, если это произойдет, я ищу глазами Бочонка и вижу, как одна из пленниц, выхватив что-то из складок своего широкого платья, бьет его этой штукой в живот.

Бочонок не двигается, просто смотрит вниз с выражением тупого удивления на лице, потом поднимает глаза и внимательно изучает афганку, которая неподвижно стоит перед ним в таком же немом изумлении.