У Динара после рюмки в глазах побежал табун, на котором он в детстве гонял у бабушки в деревне. Надо поехать туда с сыном, пусть не забывает зов предков.

Лева сложно переживал новое состояние: ему захотелось домой к жене, припасть к ее тугой груди и заснуть на ней, как когда еще дети были маленькими. Но, уважая компанию, он не ушел, решил копить мужскую силу и по новой налил всем № 1.

Зять Коллья пожарил мясо и подал на стол. Его реакция стала динамичнее, все начали лучше его понимать, как будто его поставили на быструю перемотку. Лева обрадовался – значит, внуки его имеют шанс не замерзнуть при папином темпе жизни.

Военный тоже ощутил прилив силы в области погон. Ему показалось, что очередная звездочка упала ему на погоны, и он мысленно уже примерял папаху. После третьей ему показалось, что на брюках даже появились лампасы.

Тамаз запел про виноградную косточку, и все подхватили. Пел даже Петрович, кроме матерных частушек про тещу, никакой музыки не признающий. Пел даже Лева, которому музыка с пяти лет била серпом по яйцам. Пел Коллья, попадая в темп и такт.

Во двор пришли взволнованные жены и дети, побросавшие велосипеды. Такого они еще не видели за двадцать лет садового товарищества – их родители запели после пяти рюмок. Пели ровно и не пьяно. Жены стали им подпевать, дети смеялись, прыская в ладошки.

Подали чай, разговор вернулся к подведению итогов. Первой отклеили этикетку с № 1.

На бутылке блистал золотом фонтан «Дружба народов» на ВДНХ, и золотом сияла надпись «Единая».

– Наша водка, – сказали все и выпили еще по рюмочке за всех присутствующих.

Но по правде оказалось, что мало, и началось…

Так написал и закончил концепцию легенды для новой водки журналист Хрящиков. Ему было тяжело, пришлось печатать одной рукой, так как вторую ему сломали вчера на «дружеской» пьянке у соседа Петровича. Один гость из военных сначала вел себя достойно, но потом, после сверхзвукового перехода литрового барьера, его заклинило, он стал орать:

– Вы все, тыловые крысы, водку жрали, когда я конституционный порядок и целостность страны защищал на Кавказе! Вам насрать было, недра, падлы, приватизировали!

За столом не было ни одного нефтетрейдера и чиновника «Газпрома», собрались интеллигентные люди, не допущенные к недрам и ко всему остальному.

Все посмотрели на Динара: это он привел военкома – отплатить за отсрочку сына от армии. Деньги дал давно, а сегодня тот привез белый билет, и Динар пригласил его в компанию приличных людей, а он всех лает и портит вечер. Однако ему перед военкомом было неудобно.

Тогда Хрящиков, как тайный диссидент и представитель демократической печати, взялся поставить грядущего хама на место. Он давно собирался написать современную версию одноименной книги Мережковского и собирал материал. Он хотел заклеймить вылезших из всех щелей хамов, считающих себя новыми хозяевами новой жизни.

Хрящиков напомнил ему о дедовщине, коррупции в генеральской среде и жертвах в войну по вине маршала Жукова, за которого поднимал многословный тост военный спец. Потом Хрящиков добавил еще водки и пару нелестных фактов о цене Победы. Военный обиду не проглотил – он знал, что Победа цены не имеет. Он опрокинул в себя наркомовский стакан, то есть полный фужер для запивки, и без аргументов о роли армии в жизни страны просто ударил Хрящикова табуреткой.

Метил офицер в голову, но Хрящиков инстинктивно закрыл свой рабочий орган рукой, и поэтому ему сломали только руку, голова осталась цела – она была нужна, чтобы закончить концепцию-легенду новой водки, которую нужно было сдать в понедельник кровь из носу.

Кровь из носа ему пустил тот же военный. Его держали за руки, но он ногой достал упавшего после встречи с табуреткой Хрящикова – активного агента НАТО и пятой колонны, по твердому мнению армейца.

Военкома проводили до машины. Хотя по-хорошему он все испортил, Динар смотрел умоляюще и просил не трогать его, пожалеть сына. Отпустили суку, пусть живет.

Вечер набирал обороты и уже не казался томным.

После нервного потрясения выпили еще. Ждали футбола. Весь народ жил в предвкушении победы. Уже две недели страна вставала с колен – в далекой Швейцарии русские богатыри под руководством голландского варяга валили врагов на футбольном поле европейского чемпионата. Радовались все. Даже сын Петровича, студент со свастикой на плече, тоже пришел поболеть за русских.

Петрович шепнул, чтобы он надел футболку с длинным рукавом, а то перед Левой неудобно, все-таки давний сосед и сидит за столом.

Лева видел сына Петровича на станции с этой красотой и сказал на правах старшего товарища:

– Что же ты, сука, родителей позоришь? Ты разве не понимаешь, что это значит?

– Да не парьтесь, дядя Лева, это арийский символ, – ответил с ангельской улыбкой студент и поехал в университет сдавать зачет по римскому праву.

До футбола еще было время, но экран включили. Шла программа «Время», существующая в желаемом времени новых часовщиков из Спасской башни. Казалось, что время остановилось. Если бы не сочный цвет картинки чужого телевизора и рекламные ролики, можно было бы вернуться в прошлое, слушая текст и глядя на постные, застегнутые рожи ведущих, которые смотрели вдаль мимо зрителей. Куда обращен был их взгляд, знали все – телесуфлер из Кремля подсказывал им слова и давал сигналы.

Лениво стали смотреть.

Первая новость была о Грузии – кто-то там кого-то не хотел. Разбираться, что там у нерусских, никому неохота, но Петрович назидательно спросил у Тамаза:

– Что там твои борзеют?

Тамаз – московский грузин – попытался в очередной раз объяснить, что и как, кто свои, кто чужие, но слушать его никто не стал, только Петрович сказал строго:

– Знаешь, надоели вы! Сталина на вас нет. Ну чего вы в залупу лезете, куда прете? Американцы – засранцы, вы в зоне нашего влияния, мы не позволим, чтобы американский сапог топтал холмы Грузии.

Тамазу стало не по себе, он и так устал от этих разговоров и родственников, бежавших из Сухуми. Он устал от геополитической риторики Петровича и послал того на хуй. Петрович, как старший брат, великодушно засмеялся и не обиделся.

Вторая новость, с Ближнего Востока, напрягла только Леву – у него там были родственники, и он всегда напрягался, когда говорили о терактах.

Петрович сказал, глядя на Динара:

– А твои-то Левиных тоже кусают слегка.

Татарин не понимал, почему палестинцы «его», он дружил с Левой на даче уже тридцать лет и не мог взять в толк, о чем говорит Петрович.

Петрович тоже не понимал, чего они обижаются. Ну все же друзья, хер поймешь этих нерусских, кто их разберет! Он хотел им рассказать, что на сайте, ссылку на который ему бросил сынок-студент, написано, что теперь для простоты и лаконичности всех нерусских патриоты в Сети зовут «жидохачами». Петровичу понравилось яркое, сочное слово, точно описывающее демографическую ситуацию, но он не стал с ними дискутировать по поводу его этимологии, отложил на десерт после футбола.