— Нет.

— Сколько раз вы мне говорили, что ни в коем случае нельзя действовать под влиянием порыва! Почему вы не сядете и не сосчитаете до тысячи?

— Это не порыв. Мы должны были уехать намного раньше — как только узнали, что она там. Теперь этого требуют обстоятельства. К черту все; так можем мы попасть на этот самолет?

— Нет. Ничего не поделаешь. Одному богу известно, что вы будете есть в течение недели или, может быть, года, — а Фриц готовит к ужину мусс «Покахонтас» из молок макрели, и если вы его не съедите, то потом выместите злость на мне. Пока я позвоню в аэропорт и достану из сейфа ваше свидетельство о натурализации и свое свидетельство о рождении, вы можете пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая спешка.

Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и пошел на кухню.

Мы вернулись домой в девять часов вечера. У нас были не только паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из Айдлуайлда в Лондон завтра, в субботу, в пять часов пополудни.

Вулф вел себя не так, как подобает мужчине. Я надеялся, что раз уж он решил пересечь океан и добрую часть континента, то с нелюбовью к машинам покончено, и расслабился, однако видимых изменений в его поведении не произошло. В такси он сидел на краешке сиденья, вцепившись в ремень, а в самолете все его мускулы были напряжены. По-видимому, это укоренилось в нем так глубоко, что помочь ему мог только психоанализ, а на это не было времени. На эту процедуру ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет.

В Вашингтоне все было просто. «Особо важная персона» из Госдепартамента, которую мы прождали всего десять минут, поначалу пыталась объяснить, что вмешательство в дела паспортного отдела на высоком уровне неблагоразумно, но Вулф прервал его, и вовсе не так дипломатично, как можно было бы ожидать в таком учреждении. Вулф заявил, что он просит не о вмешательстве, а только о том, чтобы ускорить дело; обратился он за помощью в Вашингтон только потому, что крайняя необходимость профессионального характера требует его присутствия в Лондоне в кратчайший срок. Он предполагал, что может рассчитывать на выражение благодарности за некие оказанные услуги и изъявление готовности ответить взаимностью на столь скромную и невинную просьбу. Так и вышло, но все равно формальности отняли какое-то время.

Всю субботу мы провозились с делами. Неизвестно было, на сколько мы уезжаем. Мы могли вернуться через несколько дней, но Вулф считал, что надо рассчитывать на неопределенный срок, поэтому дел у меня было невпроворот. Фреду и Орри было заплачено, а Солу предписано находиться в кабинете и спать в Южной комнате. Натаниэль Паркер, наш адвокат, был уполномочен подписывать чеки, а Фриц — присматривать за «Рустерманом». Теодору выдали целую кучу ненужных инструкций по поводу орхидей. Помощник управляющего в отеле «Черчилль» должен был оплатить наличными чек на десять тысяч десятками, двадцатками и сотнями, и я потратил добрый час на то, чтобы аккуратно уложить их в пояс, который купил в магазине Аберкромби.

Единственная за целый день ссора произошла в последнюю минуту, когда Вулф стоял в кабинете в пальто и шляпе, а я открыл ящик своего стола и вытащил «марли» 32-го калибра и две коробки с патронами.

— Ты это не возьмешь, — заявил он.

— Естественно, возьму. — Я сунул пистолет в плечевую кобуру, а коробки — в карман. — Разрешение у меня в бумажнике.

— Нет. Из-за него могут быть неприятности на таможне. Ты сможешь купить пистолет в Бари. Вынь его.

Это прозвучало как приказ, и он был начальником.

— Хорошо, — сказал я, вынул пистолет и положил его в ящик. Затем уселся на стул. — Я не еду. Как вам известно, я уже много лет взял за правило не выходить на дело, связанное с убийством, без пистолета. Я не собираюсь гоняться за убийцей вокруг Черной горы, на чужой земле, имея в качестве оружия лишь отвратительный пистолет местного производства, о котором я ничего не знаю.

— Вздор. — Он посмотрел на часы. — Пора ехать.

— Езжайте.

Молчание. Я положил ногу на ногу. Он сдался:

— Очень хорошо. Если бы я так не зависел от тебя, я бы сделал это сам. Идем.

Я снова взял «марли», положил его куда надо, и мы вышли. Фриц и Теодор проводили нас на улицу, где за рулем седана уже сидел Сол. Вещи лежали в багажнике, и все заднее сиденье было в распоряжении Вулфа. Глядя на физиономии Фрица и Теодора, можно было подумать, что мы уезжаем на фронт; они на самом деле ничего не знали. Только Сол и Паркер были в курсе дела.

В Айдлуайлде мы без помех преодолели формальности и сели в самолет. Я подумал, что Вулфу не повредит небольшая доза юмора, чтобы отвлечь его от ужасов перелета, и пересказал ему забавную фразу, произнесенную кем-то сзади нас, когда мы поднимались по трапу:

— Боже мой, они содрали с меня тридцать долларов за лишний вес багажа, а посмотрите только на этого типа!

Видя, что это не произвело желаемого эффекта, я пристегнулся и оставил Вульфа наедине со своими страданиями.

Я признаю, что он старался их не показывать. Первую пару часов я вообще не видел его лица, потому что он сидел, уставившись в окно на морской горизонт или на облака. Мы попросили, чтобы нам подали еду на подносах; шеф нормально управился с фрикасе и салатом с приправами, без капризов и выкрутасов. Потом я принес ему две бутылки пива, он вежливо меня поблагодарил, и это было поступком, если учесть, что, с его точки зрения, все движущиеся части любой машины подвержены непредсказуемым прихотям и, если дурь овладеет вдруг нашим самолетом, мы плюхнемся глухой ночью в пучину Атлантики. На этой мысли я крепко заснул. Часы показывали половину третьего, когда я проснулся, но было совсем светло, пахло жареным беконом, а в ушах звучал голос Вулфа:

— Я хочу есть. Мы летим, опережая время, и через час уже будем на месте.

— Вы спали?

— Немного. Я хочу завтракать.

Он съел четыре яйца, десять ломтиков бекона, три булочки и выпил три чашки кофе.

Я так и не увидел Лондона, потому что аэропорт находится за городом, а Джеффри Хичкок ждал нас у выхода. Мы не видели его с тех пор, как он был в последний раз в Нью-Йорке, три года назад. Он приветствовал нас очень сердечно для англичанина, пригласил к угловому столику в ресторане и заказал булочки, повидло и чай. Сначала я хотел воздержаться, но подумал: какого черта, должен же я привыкать к чудной иностранной пище, — и взял свою долю.

Хичкок вынул из кармана конверт.

— Здесь ваши билеты на самолет до Рима. Он улетает через сорок минут, в двадцать минут десятого, и прилетает в три часа по римскому времени. Поскольку ваш багаж едет прямо туда, здешние таможенники вас не касаются. У нас есть полчаса. Этого хватит?

— С избытком. — Вулф намазал повидло на булочку. — В основном меня интересует Телезио. Тридцать лет назад, будучи мальчиком, я доверил бы ему свою жизнь. Могу ли я доверять ему теперь?