Я сказал:

— Никогда еще не видел, чтобы поиски кого-либо давались вам с таким трудом, как поиск убийцы Марко. Телезио знает об этом?

— Да.

— Тогда весь вопрос в том, какую гору он имел в виду.

— Можно смело предположить, что Лофхен — Черную гору, по имени которой получила название Черногория.

— Этот Телезио заслуживает доверия? - Да.

— Тогда дело яйца выеденного не стоит. Убийца Марко находится в Черногории. Найти его там для нас — раз плюнуть. Спасибо.

Вулф положил ноги на кровать, засунул их под одеяло и вытянулся в длину, если можно так сказать о человеке с его габаритами. Он натянул одеяло в желтом пододеяльнике до подбородка, повернулся на бок и, приказав мне выключить свет, закрыл глаза.

Должно быть, он заснул, пока я еще поднимался по лестнице.

Эти четыре дня были самыми худшими за последнее время. Хоть я и знал, что Вулф упрям, как стадо онагров, но в этот раз он побил все рекорды. Он чертовски хорошо знал, что объект ускользнул от него, что он полностью побежден и единственно разумным было бы передать дело Кремеру и Шталю с тайной надеждой, что оно заинтересует ЦРУ, и, если вдруг у них объявится в тех краях турист, любующийся пейзажем, они сочтут возможным дать ему соответствующее задание. Более того, существовало по крайней мере два особо важных лица в Вашингтоне, причем один из них в Госдепартаменте, к которым Вулф мог обратиться с просьбой. Но нет. Не для этого упрямца. Когда — кажется, это было в среду вечером — я представил ему соображения, перечисленные выше, он отверг их по следующим причинам. Во-первых, Кремер и Шталь решат, что он все выдумал, если он не назовет своего осведомителя из Бари, а этого он сделать не может. Во-вторых, они непременно схватят миссис Бриттон, если она вернется в Нью-Йорк, и предъявят ей такое обвинение, что она полностью в нем увязнет. И в-третьих, ни полиция Нью-Йорка, ни ФБР не могут добраться до Югославии, а ЦРУ заинтересуется делом только в том случае, если это будет связано с их планами и проектами, что чрезвычайно нежелательно.

Между тем — и это производило жалкое впечатление — он продолжал платить Солу, Фреду и Орри, регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а я должен был участвовать в этом цирке. Не думаю, чтобы Фред и Орри догадывались, что их водят за нос, но Сол сообразил, и Вулф понял это. В четверг утром Вулф сказал, что Солу не обязательно докладывать непосредственно ему, отчет могу взять я.

— Нет, сэр, — твердо сказал я. — Я сначала уволюсь. Я согласен выполнять свою роль в этом проклятом фарсе, если вы настаиваете, но не собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так знает.

Не знаю, сколько это могло продолжаться.

Рано или поздно Вулфу пришлось бы прервать эту деятельность, и я предпочитаю думать, что это случилось бы рано. Стало заметно, что он не выдерживает напряжения; пример тому — сцена в кабинете на следующее утро, в пятницу, о которой я уже рассказывал. Что касается меня, я старался его не раздражать. Я просто предоставил ему возможность освободиться от этого дела, сообщив, что письмо Картрайта из «Консолидейтед продактс» требует немедленного ответа, и напомнил, что однажды Картрайт заплатил за вексель двенадцать кусков и не пикнул; сцена, когда он сгреб бумаги со стола и швырнул их в корзину, выглядела многообещающе. Я как раз решал вопрос, что делать дальше, когда зазвонил телефон. Я с удовольствием поступил бы с ним так же, как Вулф с почтой, однако пересилил себя и взял трубку. Женский голос спросил, приму ли я неоплаченный звонок из Бари, Италия, для мистера Ниро Вулфа; я согласился и позвал шефа. Он снял трубку.

На этот раз разговор был еще короче, чем в то воскресенье ночью. Я не умею разделять итальянский на отдельные слова, но, насколько понимаю, Вулф не произнес и пятидесяти. По его тону я понял, что новости опять неприятные, и выражение его лица, когда он повесил трубку, подтверждало это. Он сжал губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня.

— Она мертва, — мрачно сказал он.

Его всегда раздражало, когда я говорил таким образом. Он вдолбил мне в голову, чтобы при сообщении информации я использовал четкие формулировки, в особенности при описании людей или предметов. Но поскольку звонок был из Бари, а в той части света находилась только одна интересующая нас женщина, я не стал протестовать.

— Где она? — спросил я. — В Бари?

— Нет, в Черногории. Оттуда сообщили.

— Что послужило причиной смерти?

— Источник сказал, что ничего не знает, кроме того, что смерть была насильственной. Он не сказал, что ее убили, но это так. Может быть, ты сомневаешься?

— Не сомневаюсь. Что еще?

— Ничего. Просто факт, и больше ничего. А если бы я и выудил из него дополнительные сведения, то, сидя здесь, все равно не знал бы, что с ними делать.

Вулф посмотрел на свои ноги, затем перевел взгляд на правый подлокотник кресла, потом на левый, как будто хотел убедиться, что в самом деле сидит. Потом вдруг, резко отодвинув кресло, встал. Он подошел к телевизору, постоял немного, глядя на экран, затем повернулся и передвинулся к самому крупному, не считая его самого, предмету в кабинете, тридцтишестидюймовому глобусу, крутанул его, остановил и на одну-две минуты погрузился в изучение. Потом повернулся, подошел к своему столу, взял книгу, которую дочитал до середины, — «Но мы родились свободными» Элмера Дэвиса, — приблизился к книжному шкафу и поставил ее между двумя другими. Обернулся ко мне и спросил:

— Сколько у нас на счету в банке?

— Чуть больше двадцати шести тысяч после уплаты недельных счетов. Чеки вы выбросили в корзину.

— А в сейфе сколько?

— Сто девяносто четыре доллара двенадцать центов мелочью, а также, на крайний случай, резервные тридцать восемь сотен.

— Как долго идет поезд до Вашингтона?

— От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут, в зависимости от поезда.

Он недовольно поморщился:

— А самолет?

— От шестидесяти до ста минут, в зависимости от направления ветра.

— Самолеты летают часто?

— Каждые полчаса.

Он взглянул на настенные часы.

— Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень?

Я поднял голову:

— Вы сказали «мы»?

— Да. Нужно быстро получить паспорта — ты должен съездить за ними.

— Зачем нам паспорта?

— Чтобы попасть в Англию и в Италию.

— Когда мы уезжаем?

— Как только получим паспорта. Лучше вечером. Так можем мы попасть на самолет, который улетает в Вашингтон в полдень?

— Погодите, — сказал я. Можно рехнуться, наблюдая, как статуя неожиданно превращается в динамо-машину. — Это действительно необходимо?