— Но ты же не хотел уйти из школы, чтобы просто покататься на поезде.

— Нет, но я хотел быть с тобой, — прошептал он ей на ухо. От его теплого дыхания она задрожала, и он крепче прижал ее к груди. Он погладил Сейдж по спине, и все ее страхи тут же улетучились.

Когда они познакомились, то были оба девственниками. Сейдж всегда хотела сохранить себя для замужества, подождать, пока она и любовь всей ее жизни пообещают друг другу быть вместе навсегда. Бен думал так же. На прошлое Рождество они поделились этим, лежа в объятиях друг друга на старом матрасе в мансарде у Бена.

— Но ты же любовь моей жизни, — произнес Бен, убирая волосы со лба Сейдж.

— А ты моя, — прошептала она.

Даже сейчас, когда Бен, убрав волосы с ее лица, целовал ее лоб, щеки и нос, она знала, что те слова были правдой. В прошлое Рождество, поняв, что еще слишком молоды, чтобы жениться, они решили заняться любовью. Их чувства были искренними, настоящими. Их любовь росла и крепла так быстро, что они не успевали за ней.

Время шло. Минули каникулы, рождественские и новогодние праздники. Они были уверены в своих чувствах и радовались этому. В мансарде у Бена они скидывали с себя одежду, и в их распоряжении была целая вечность, пока его мать не возвращалась с работы. Сейдж обожала то ощущение, когда их разгоряченные тела соприкасались под тонким одеялом, будто были естественным продолжением друг друга.

Бен купил презервативы. Они надрывали упаковку из фольги и, разматывая латекс, вместе смеялись. Зачем на их волшебном ложе нужны были эти предметы из обыденной жизни? Сейдж и Бен любили природу, и физическая любовь для них была чиста и естественна.

Они использовали их какое-то время. Бен носил презервативы в бумажнике вместе с правами и удостоверением старшеклассника. Другие мальчишки носили их как знаки, как доказательства того, что занимаются сексом, но только не Бен. Он считал это сокровенным, личным, неудобным, но необходимым. И вот однажды, прошлой весной, они занялись любовью без презерватива. Ощущения оказались потрясающими, гораздо более полными, совершенно отличными от того, что они испытывали раньше. Они пережили контакт и податливую влажность, жар и страсть.

— Слишком много одежды, — прошептала Сейдж, вздрагивая. Ей отчаянно захотелось сейчас оказаться под легким одеялом на их волшебном ложе, когда горячие тела соприкасаются, а сердца бьются в унисон.

— Я знаю, — произнес Бен.

— Я хочу, чтобы ты был ближе, — проговорила Сейдж.

— Я тоже, — ответил он. Бен медленно расстегнул ее куртку, а затем просунул руку внутрь. На ней все еще оставалась куча футболок и свитеров, но все же это было лучше, чем ничего. Сейдж хотела более тесной близости так же, как и нуждалась в том, чтобы услышать от Бена слова любви. Все больше и больше ей требовалась его поддержка и близость, его слова и он сам.

— Ты… — начала она спрашивать.

— Что?

«Любишь меня?» — хотела прошептать она, но остановила себя. Она почувствовала себя ущербной и нелепой. Разве он не говорил ей это сегодня утром? Сколько раз ему надо повторить это, чтобы убедить ее?

Очень трудно поверить в то, что любовь двух людей может длиться вечно. Стоит только посмотреть на родителей Сейдж. Они были безумно влюблены друг в друга. Сейдж видела это по фотографиям, по разговору матери, из историй, поведанных по секрету ее тетей. Они расстались навсегда и уже тринадцать лет живут поодиночке.

Незаметно Сейдж тронула себя за шею. Запустив руку за ворот свитера, она кончиками пальцев ощутила свое двустороннее ожерелье. В этих камешках и костях была любовь. Во всех ювелирных изделиях, которые делала ее мать, была сила. Она говорила, что не знает, почему так происходит, но отрицать этого не могла. Мама всегда учила ее не скромничать напоказ. Если у тебя есть дар, то не стоит прятать его, притворяться, что его не существует. И еще мать говорила ей, что в этом ожерелье больше всего силы и любви, чем в любой другой ее работе.

Сейдж размышляла. При всех проблемах она не могла отрицать, что ее окружала любовь. Бен был с ней, разве нет? У нее была замечательная тетя, дедушка и бабушка в Вайоминге. Бабушка, правда, не родная, но все же. А вот как же отец? Открытки, письма и коробочка с наконечниками стрел — одно дело; но почему он ни разу не послал ей билет на самолет и не попросил приехать к нему? С матерью Сейдж в последнее время постоянно ссорилась. Внезапное воспоминание о матери было настолько ярким, настолько живым, что Сейдж чуть не заплакала.

Когда показалось, что слезы отступили, Сейдж поняла, что ее сейчас стошнит. Вырвавшись из объятий Бена, Сейдж полетела в противоположную часть вагона. Она согнулась в рвотном порыве и, выхватив второй пластиковый пакет, прислонила его ко рту. Ее стошнило. Первый раз она использовала пакет от рулета. Сейдж была готова ко всему, как настоящий скаут, отправившийся в дальний и трудный поход. Теперь она уже не могла унять слез, ручьями катившихся по щекам.

«Мама», — только и думала она. Впервые в жизни Сейдж ее голову при рвоте не придерживала мама. Почему все не может быть так, как раньше? Почему она просто не может остаться ребенком? Разве одновременно она не может оставаться маминой маленькой девочкой и быть с Беном?

— Ты как? — бодро поинтересовался Бен.

— Нормально, — отозвалась Сейдж, облокотившись на ящик с болтами и гайками. Она закрутила пакет и осторожно засунула его в другой, побольше. В середине вагона, в полу, был люк. Сейдж вместе с Беном открыли его, открутив большой болт, и смотрели, как внизу бегут рельсы. Знание того, что у них есть запасной выход, придавало им спокойствия. Сейчас Сейдж была слишком слаба, чтобы открыть его.

Она нашла небольшое отверстие в углу вагона, у самого пола. Отверстие было с неровными, обгрызанными краями, как будто его проделала крыса, пробираясь из закрытого вагона наружу. Осторожно, чтобы не разорвать пакет, Сейдж выбросила его на рельсы. Она ненавидела мусорить.

Сейдж заботилась о природе. У нее еще сохранились смутные воспоминания из далекого детства о том, как отец учил ее уважать природу, сосуществовать бок о бок с другими живыми созданиями. Он построил Сейдж кормушку для птиц, и она каждый день насыпала туда корм, сидя у него на плечах. Снова дотронувшись до ожерелья, Сейдж подумала о своем брате. Джейк очень любил свой край, но затерялся в нем навсегда.

— Джейк, — прошептала Сейдж.

Имя брата было первым ее словом. Большинство детей говорят «мама» или «папа», но Сейдж верила, что все близнецы называют первыми имена друг друга. Она провела пальцем по лицу Джейка, по крошечным глазам, носу и рту, по гладкой поверхности изображения, которое выгравировала ее мать, и произнесла молитву.

Она не хотела убегать из дома, но ей пришлось это сделать. Тем вечером ее мать была словно помешанная. Она неистовствовала по поводу того, что они с Беном упали в воду. Она назвала ее «похотливой» только потому, что Сейдж поздно пришла домой. А что она скажет, когда узнает, что у Сейдж будет ребенок? Сейдж больше не могла этого скрывать.