— Да сядьте же, черт возьми.

Огастин опустился на табурет, но сохранял дистанцию между собой и двумя пожилыми мужчинами: скрестил руки на груди, не поставил локти на стол, не наклонился к собеседникам. Его настороженной бдительности мог бы, пожалуй, позавидовать и наемный убийца. Но Хью заметил, что его взгляд остановился на фотографии.

— Анасази, — пробормотал Огастин себе под нос.

И сразу эти люди стали более понятными для него.

Появилось пиво, а заодно и два стакана тоника, хотя его никто не заказывал. Бармен стиснул ладонью загривок Огастина — никаких грязных намеков, — убрал руку и скрылся из виду. Через минуту репортаж с турнира по гольфу прервался, звук стих и экраны почернели. Им дали возможность поговорить спокойно.

— Чем я могу вам помочь? — спросил Хью.

Он искренне надеялся, что Огастин явился сюда не для того, чтобы вербовать их в горноспасатели. Он успел здорово устать. Стать причастным к ее тайне ему пришлось лишь вследствие непредсказуемой аберрации. Добавить ему было совершенно нечего.

— Вы сказали, что у нее были бусинки в волосах.

— Маленькие каменные бусинки. — Хью показал пальцами размер. — Из бирюзы, нефрита и агата. Очень миленькие.

— Но вы сказали, что она была шатенкой.

— Совершенно верно.

— Не блондинка? Может быть, волосы были испачканы кровью? — Огастин держал спину все так же прямо, но в тоне угадывалась сильная растерянность.

«Надежда, — сказал себе Хью. — Этот человек рассчитывает обрести надежду».

— Шатенка. Светлая шатенка, — сказал Хью. — Хотя не знаю, может быть, темная блондинка.

Огастин собрался с силами. Он отказался от надежды.

— Какого цвета были у нее глаза?

— Я не смотрел. Не хотелось.

— Какого роста она была?

— Она лежала на спине. — Плоского роста, черт возьми.

— Во что она была обута?

— Вы имеете в виду — какой фирмы? Не могу сказать ничего определенного. На ней были эти современные тапочки для лазания. Ну, знаете, такие… — Один торчал пяткой вперед. Хью изгнал это зрелище из своего сознания.

Его слова, совершенно определенно, убили Огастина.

— У нее были серьги?

— Серебряные колечки, штук пять. Здесь, по краю уха. Они были очень хорошо заметны. Я решил, что это модно.

— В обоих ушах?

Хью попытался восстановить в памяти вторую сторону ее тела.

— Я не знаю, — честно сказал он.

— Вы видели их только в одном ухе, — заявил Огастин, слегка повысив голос.

— Не помню.

— Но вы сказали, что они были очень заметны. Вы не могли не заметить их.

— По правде говоря, я сейчас пытаюсь вспомнить, было ли у нее второе ухо. Она падала сквозь кроны деревьев, и вторая сторона ее тела представляла собой очень неприятное зрелище.

Огастин уставился на него остановившимся взглядом.

— Послушайте, — сказал Хью, — совершенно ясно, что вы знакомы с этими девушками.

Было бы странно, если он их не знал. Долина представляла собой замкнутый и объединенный крепкими узами мир; особенно это относилось к сообществу восходителей, образовывавших нечто вроде племенных союзов всюду, где ему приходилось бывать, хоть в гималайской Солу-Кхумбу, хоть в Аппалачах.

Огастин выпятил челюсть.

— Скажите мне, как я могу помочь вам узнать ее имя, — сказал Хью. — Продолжайте задавать мне вопросы. Возможно, в конце концов что-нибудь прояснится.

— Вы только скажите: это была она? — Огастин раскрыл бумажник и показал фотографию молодой женщины, буквально купавшейся в солнечном свете. Ее волосы были белыми от света. Огастин тоже присутствовал на фотографии и тоже казался прозрачным в этом сиянии. Он обнимал женщину за талию.

Хью следовало бы догадаться раньше. Женщина — или одна из женщин, участвовавших в восхождении на стену, — была его любовницей.

— Нет, — заявил Хью. — Это не она.

— Не обращайте внимания на волосы, — сказал Огастин. На его лице появилось одновременно и жалобное, и скептическое выражение. Он боялся, что Хью мог ошибиться. — Смотрите на ее лицо. Вы же видели ее лицо.

Чем пристальнее Хью всматривался в лицо на фотографии, тем сильнее таяла его уверенность. Сходство было, но ведь он мог вообразить его. Он пытался вспомнить лицо, которое накрыл брезентом, но черты смазывались и расплывались в его памяти. К тому же лицо на фотографии было поистине эфирным, как у женщины из сонного видения. Что, если он ошибается? Что, если это та самая женщина, которую он нашел в лесу?

— Вы не знаете, — твердо заявил Огастин.

— А кто, черт возьми, мог украсть тело? — сказал Льюис.

Хью начал было описывать дикаря, но Огастин прервал его.

— Джошуа, — сказал он. — Один из пещерных людей.

Рейнджеры использовали эти слова сегодня днем, они говорили о пещерных людях, как будто отшельник относился к какой-то редкой, вымирающей разновидности, был каким-то американским йети.

— Джошуа? — переспросил Льюис. Хью вскинул на него взгляд. — Он не мог когда-то служить в работниках по хозяйству? Это было тридцать лет назад, сынок. Настоящая скальная крыса. В него попала молния. Я думал, что он умер.

— Это случилось задолго до меня. Но он выжил, — подтвердил Огастин. — Все время возвращался сюда. Наконец администрация сдалась, и ему позволили остаться здесь — редкое проявление милосердия. С тех пор он живет в пещерах и звериных берлогах, питается отбросами, которые оставляют туристы, иногда ловит больную дичь, собирает орехи и ягоды. Когда говорит — не то проповедует, не то бредит. Мы до сих пор считали его безобидным.

— Кто-нибудь должен знать, где его можно найти, — сказал Льюис.

— А вы представляете, сколько у него может быть укрытий?

— Как насчет собак? — спросил Льюис. — Разве нельзя пустить собак по следу?

— Это не она, — сказал Хью. — Уверяю вас.

Впрочем, Огастин ему не поверил.

— Остальных удалось найти? — спросил Хью. Он хотел, чтобы Огастин сохранял достоинство или, по крайней мере, не сломался сейчас прямо перед ними. — Они шли втроем. Не могли же они все исчезнуть.

Конечно, они могли упасть — все три. Одна, стоявшая на страховке, могла ошибиться и отправить своих подруг в гибельный полет. Но рейнджеры тоже понимали это, и Хью своими глазами видел, как они искали повсюду, не забывая внимательно разглядывать верхушки деревьев.

— Мы звали их. Никаких признаков того, что там кто-то есть.

— Их найдут, — сказал Льюис.

— Я знаю, — отозвался Огастин.