– Твоя матушка должна об этом узнать. Они скоро будут здесь.

– Скажи ей сам: наверняка она захочет спросить тебя кое о чем еще.

Он провел друга в передний холл, и тут же вниз спустилась миссис Эшли.

– Мама, Порки хочет кое-что тебе сообщить.

– Мистер Эшли исчез, мэм. Какие-то люди забрались в вагон и освободили его.

Ответом ему было молчание, а потом она спокойно спросила:

– Кто-нибудь пострадал?

– Нет, мэм. Я об этом не слышал.

Беата Эшли привыкла к немногословности индейцев, поэтому достаточно было взгляда, чтобы понять: больше он ничего не знает.

– Его будут искать.

– Да, мэм. Говорят, что те люди привели с собой лошадь. Если мистер Эшли сообразит пробраться к реке, то успеет уйти до того, как на него начнется охота.

Огайо протекала в сорока милях к югу от Коултауна, Миссисипи – в шестидесяти к западу.

За время долгого процесса Беата немного охрипла, дыхание стало неровным.

– Спасибо, Порки. Если узнаешь что-нибудь еще, будь добр, сообщи.

– Конечно, мэм.

Его взгляд сказал ей то, что она так жаждала услышать: «Он выберется».

Послышались звуки шагов у передней двери и громкие голоса, поэтому Порки поспешил скрыться в кухне, а затем покинул усадьбу через живую изгородь за курятником.

Раздался раздраженный стук в дверь, зашелся истеричным звоном колокольчик, и через мгновение в холл, не дожидаясь приглашения, вошли четверо полицейских во главе с капитаном Мейхью. Вуди Лейендекер – начальник полиции и старый друг Эшли – изо всех сил старался стать невидимкой, и вид у него при этом был жалкий.

– Доброе утро, мистер Лейендекер, – поздоровалась Беата Эшли, а капитан Мейхью беспардонно заявил:

– А теперь, миссис Эшли, вы расскажете нам все, что знаете.

Он понимал, что телеграмма о его отставке и вызове к губернатору для расследования инцидента уже в пути, как понимал и то, что его обвинят в нанесении ущерба репутации местной власти и штата Иллинойс в целом. Предвидел он также и другое: всей семьей им придется вернуться в глушь, на ферму тестя, где жена будет сутками лить слезы, а дети подвергнутся насмешкам сверстников в какой-нибудь захудалой школе с единственной классной комнатой. Мейхью нужно было срочно дать выход своему гневу и отчаянию, вот он и решил излить их на миссис Эшли.

– Если вы намерены водить нас за нос, то очень об этом пожалеете. Вам известно, кто были те люди, которые ввалились в вагон и забрали вашего мужа?

Добрые полчаса Беата Эшли спокойно повторяла тихим голосом, что ничего не знала ни о планах мужа, ни о том, как ему удалось бежать. Мало кто ей поверил – возможно, не больше дюжины, – зато не поверил капитан Мейхью; не поверил шеф полиции; читатели газет от Нью-Йорка до Сан-Франциско тоже не поверили, но больше всего не верил ни единому ее слову полковник Стоц из Спрингфилда.

В холл спустились дочери миссис Эшли и стали с тревогой наблюдать за происходящим. В этот момент из офиса шерифа принесли телеграмму, и допрос прервали. Полицейские ушли, и Беата Эшли поднялась к себе в комнату, опустилась на колени перед кроватью и обхватила голову руками. Слез не было, как не было ни единой мысли. Она ощущала себя ланью, до которой доносится пальба охотничьих ружей над долиной.

Роджер между тем попытался успокоить сестер:

– Идите к себе и занимайтесь своими обычными делами.

– Папа в безопасности? – в тревоге спросила Констанс.

– Ну, надеюсь…

– А что он будет есть?

– Что-нибудь найдет.

– Он придет, когда стемнеет?

– Пойдем, Конни, – вмешалась София, – поищем что-нибудь интересное на чердаке.

Позже тем же утром явился с визитом доктор Джиллис, как обычно, поскольку дружил с семейством уже много лет, хотя Эшли редко пользовались его профессиональными навыками. На процессе, во время допроса в качестве свидетеля, доктор заявил, что Эшли был его другом и пациентом (обращался за консультацией по поводу ларингита), что с обвиняемым они вели долгие, глубоко личные разговоры (ничего более личного, чем распространение силикоза, частой потери сознания и туберкулеза среди шахтеров, они не обсуждали), и потому совершенно уверен, что тот просто не мог совершить ничего недоброго в отношении покойного мистера Лансинга.

Миссис Эшли приняла его в полупустой гостиной, где остались всего лишь стол, диван и два стула. Едва взглянув на нее, доктор Джиллис, уже в который раз, вспомнил слова Мильтона[1]: «Прекрасней дочерей своих всех – Ева», – встревожило его и ее дыхание, прерывистое, хриплое. Позже доктор поделился с женой, что речь Беаты походила на «мольбу о помощи между ударами». Положив на стол коробочку с таблетками, доктор сказал:

– Принимайте в соотвествии с инструкцией, растворив в небольшом количестве воды. Это просто железо. Вам необходимо поддерживать в себе силы.

– Благодарю вас.

Доктор помолчал, потом неожиданно взглянул на нее в упор:

– Джон умеет ездить верхом?

– Мне кажется, да, ездил, но это было давно, еще в детстве. А почему вы спросили?

– Хм. Должно быть, он двинулся на юг. Он говорит по-испански?

– Нет.

– Ему нельзя перебираться в Мексику, во всяком случае – в этом году. Я думаю, он это понимает. Всюду развесят его фотографии с объявлениями о розыске. Ко мне уже приходили: интересовались шрамами на теле. Я сказал, что не видел ни одного. В объявлении укажут, что ему сорок лет, хотя на вид не больше тридцати пяти. Будем надеяться, что волосы у него скоро отрастут. Он все выдержит, я не сомневаюсь: сил ему хватит. Если от меня потребуется какая-то помощь, дайте знать.

– Спасибо, доктор.

– Преодолевайте препятствия по мере их появления. Какие планы у Роджера?

– Вроде бы он говорил Софи, что хочет уехать в Чикаго.

– Вот как… Пусть он зайдет ко мне сегодня вечером, часов в шесть.

– Я передам.

– Миссис Джиллис спрашивала: может, вам что-нибудь нужно?

– Нет-нет, спасибо. Передайте и супруге мою благодарность.

Доктор помолчал, потом задумчиво заметил:

– Все-таки удивительная история, не находите?

– Да, – тихо подтвердила Беата.

Обоих вдруг объял благоговейный страх, который возникает от ощущения чего-то необъяснимого, нереального, и гость поспешил откланяться:

– Хорошего дня, миссис Эшли.

– Всего доброго, доктор.

С шестым ударом часов на здании суда Роджер Эшли вошел в кабинет доктора, и Джиллиса буквально поразил его вид: перед ним стоял уже не мальчик, а взрослый юноша, очень бедно одетый. Эшли явно довольствовались самым малым: его одежда, аккуратная и чистая, была сшита дома. Он очень походил на деревенского подростка: кисти торчат из рукавов, брюки едва прикрывают лодыжки. Главная особенность всех Эшли заключалась в том, что они мало обращали внимания на