Солнце, едва пробивающее жаркий туман, начало тускнеть. Глири ушел вперед – командование искало подходящее место для ночлега. Правильно – еще одной ночевки в грязи отряд не выдержит. Квазимодо выдернул увязшее в иле копье и огляделся. Люди из последних сил тащились вперед. Вор видел спины «своих» носильщиков – Толстый и Тонкий плелись в середине отряда. Полученный нутт явно добавил им сил. До ужина доживут.

Квазимодо несколько нервно огляделся. В животе булькало и сосало – хотелось жрать. И наоборот… тоже хотелось.

Впереди носильщики перебирались через завал из двух огромных стволов. Еще дальше раздавался зычный глас Глири. Кажется, начальство нашло место для ночлега.

Квазимодо с трудом вскарабкался на лежащий в воде ствол. Клочья паутины цеплялись за разбухшие носы сапог. Проклятая станина норовила стянуть обратно в воду. Вор с трудом выпрямился. К завалу подходили десятник и «серый», прикрывающие тыл растянувшегося отряда.

– Вынужден задержаться, – доложил Квазимодо, расстегивая пряжку ремней своего вьюка. – Иначе наложу в штаны.

– Ну и клади, – пробурчал десятник, забираясь на бревно. – Вони все равно не прибавится.

«Серый» молча перебрался через завал, оперся древком глефы и плюхнулся в воду.

Квазимодо посмотрел им вслед, уложил станину на испачканную илом кору и поспешно пошел по стволу к ветвям. Идти по сухому оказалось неожиданно легко. Парень ухватился за ветку, обвешенную паутиной, и в сердцах сплюнул в воду. Уютное место оказалось занято. Даже два раза. Самым обидным было то, что одним из сидящих над водой оказался Филин. Никуда от него не денешься, от козла дристливого. Вторым, к удивлению Квазимодо, оказался один из ныряльщиков. Хм, все у этих фуа как у людей, даже понос. Вот только пальцы подкачали. Человек-лягушка, видимо, тоже предпочитал одиночество – сидел на крайних ветках, балансируя над водой.

Желудок напомнил о себе. Квазимодо расстегнул ремень с ножнами, повесил на шею и полез на ветку поудобнее. Филин кинул косой взгляд и отвернулся.

На оголившуюся под спущенными штанами плоть немедленно налетели москиты. Приходилось одной рукой отмахиваться, другой держаться за сухую ветку. Ножны шеуна свисающие с ремня на шее, мешали воевать с обнаглевшими насекомыми. Арбалет вор с себя благоразумно снял и повесил на соседнюю ветку.

Квазимодо раздумывал о причинах желудочного расстройства. Жратва, приготовленная на болотной воде, виновата, что ли?

Филин, сидящий на соседней ветке, издал гулкий короткий звук-вздох.

«Во дает пучеглазый», – с невольным сочувствием подумал Квазимодо и машинально скосил взгляд на ныряльщика. Интересно, какое впечатление на фуа производят простодушные человеческие привычки?

Фуа замер как деревяшка. Его по-рыбьи круглые глаза еще больше округлились.

«Не любят они нас, людей, – решил вор. – Да и то, за что нас любить?»

Слегка обеспокоенный выражением на лице ныряльщика Квазимодо обернулся и глянул на Филина. С тем было все в порядке. Пока. Из болотной жижи перед солдатом торчала огромная драконья голова. Если бы Филин хотел, то мог бы нагнуться и похлопать дракона по плоской вытянутой морде. Но солдат не хотел хлопать. Филину очень хотелось исчезнуть с неудачно выбранной ветки. Скорчившись на корточках, солдат был меньше огромной башки дракона.

«Конец нам», – в панике подумал Квазимодо.

Дракон приподнял голову выше. Невозможно поверить – но тварь двигалась совершенно бесшумно. Ни всплеска, ни шуршания. Тело чудовища казалось продолжением черной болотной воды. Движение – такое же маслянисто-текучее, сонное. Монстр и выглядел как часть болота – черно-зеленые узоры кожи, похожие на бледно-желтые плавучие листья глаза с вертикальными щелями-зрачками. Теперь тварь возвышалась над древесным завалом. Голова на шее толщиной с бочку замерла, разглядывая три жалкие человеческие фигурки, сидящие среди сухих ветвей со спущенными штанами.

«Брезгует нас, засранцев, жрать, – подумал парень. – Не дракон это. Змеюка непомерная. Только какая нам разница?»

От понимания, что это не дракон, как ни странно, стало чуть легче. Теперь Квазимодо чувствовал острый резкий запах. Как можно было его не ощущать раньше? Змей казался ненастоящим, слишком большим. Большинство носовых фигур на драккарах, которые видел вор, были куда скромнее по размерам, чем эта змеиная башка. И невозможно представить, какой длины тело скрывает непроницаемая темная вода.

Змей не шевелился. Казалось, он к чему-то прислушивается.

«Все равно будет жрать», – решил Квазимодо и осторожно потянулся к арбалету.

Стоило сделать движение, и вор ощутил, что тварь смотрит на него. Змей не шевельнулся, но теперь все его внимание было обращено на юного вора.

«Не начинай с меня, – беззвучно взмолился Квазимодо, – я уродлив, невкусен. Я противный».

Змей неуловимо вознесся из болота еще выше. Теперь людям, чтобы смотреть на его морду, приходилось задирать голову. Длинная, чуть изогнутая шея казалась глянцевитым и лишенным кроны стволом дерева.

– Отвлеките его, парни, – прошептал Квазимодо, очень медленно протягивая руку к арбалету. – Чуть-чуть отвлеките.

Никто не шевельнулся. Мелко-мелко подрагивали бледные ягодицы Филина. Понимая, что никто рисковать не собирается, вор дотронулся до полированного ложа арбалета. Успеть бы снять…

На своей ветке шевельнулся ныряльщик. Чуть двинулся, чтобы опереться ладонями о ствол.

Квазимодо обдало ветром и острой вонью. Змей неуловимо быстро метнулся сверху. Его узорчатая башка приблизилась к ныряльщику и замерла на расстоянии двух человеческих ростов. Змей всматривался в добычу, предупреждая следующее движение.

Квазимодо знал, что наверняка бы обделался, если бы не сделал этого чуть раньше. Сила и неуловимость движения болотного чудовища потрясали.

В руке почему-то оказался арбалет. Вор совершенно не помнил, когда успел сдернуть оружие с ветки. Нужно взвести…

Ныряльщик-фуа и змей смотрели друг на друга. Короткие белесые волосы на затылке ныряльщика поднялись дыбом.

– Филин, скотина, скажи что-нибудь гаду. Я арбалет взведу, – одними губами прошептал Квазимодо.

Солдат не двинулся. Казалось, он окоченел, только ягодицы продолжали мелко и неудержимо дрожать.

Квазимодо потянул рычаг арбалета. Где-то вопили попугаи и противно скрипел-стонал хвостатый ревун,[16]но скрип натягивающейся тетивы, казалось, заглушает все звуки.

Змей повернул голову к вору. Квазимодо замер, с трудом удерживая полувзведенный рычаг.

Шевельнулся, по-лягушачьи разводя колени, ныряльщик.

Болото ожило. Бесчисленные петли змеиной плоти скользили из воды. Заскрипели под их тяжестью древесные стволы завала. Змей все выползал и выползал, казалось, черно-зеленое тело никогда не кончится. Беззвучно скользила между сучьев страшная узорчатая плоть, окружала петлями замершую на ветвях худую фигурку ныряльщика. Петли пока не торопились сомкнуться в жутком объятии. Змей остановился, оставив жертве жалкую иллюзию свободы. Фуа сидел, окруженный нагромождением пятнистых мускулистых колец.