Я пользуюсь мегадисками «Сони», диаметром в два сантиметра и толщиной в три миллиметра, объемом в полмиллиона слов. Информация упакована так плотно, что даже трудно представить. Сев за терминал, я снял протез (или, если угодно, искусственную ногу) и открыл его верх. Затем извлек из селектора терминала все диски памяти, вложил их в цилиндр, являющийся «берцовой костью» протеза, закрыл его и снова надел.

Теперь при мне находились все файлы, необходимые для моего бизнеса, – контракты, деловые письма, копии моих работ, защищенных авторским правом, общая переписка, заметки для будущих рассказов, налоговые выписки и так далее, et cetera, ad nauseam[11]. В прежнюю, доэлектронную эпоху эти записи потребовали бы полторы тонны бумаги и полтонны стали для хранилища объемом в несколько кубометров. Теперь же они весили несколько граммов и занимали столько же места, сколько мой средний палец, – двадцать миллионов слов в заархивированных файлах.

«Кость», в которой лежали диски, надежно защищала их от кражи, потери и повреждений. Кто стал бы воровать чужой протез? Как может инвалид забыть свою искусственную ногу? Допустим, он снимает ее на ночь, но утром, вставая с постели, первым делом тянется за ней.

Даже грабители не обращают внимания на протезы. Что касается моего, то большинство людей вообще не догадывались о нем. Я расставался с ним лишь однажды – мой коллега (не друг) забрал протез, заперев меня на ночь после того, как мы разошлись во мнениях по одному деловому вопросу. Но я сумел выбраться, прыгая на одной ноге, настучал ему по башке каминной кочергой, взял свою ногу вместе с кое-какими бумагами и ушел. Будни писателя – это, как правило, сидячая работа, но порой жизнь их разнообразит.

Когда часы на терминале показывали 12:54, мы уже почти закончили сборы. Книг – переплетенных и отпечатанных на бумаге – у меня было немного: все необходимые мне данные я добывал из терминала. Гвен сунула книги в узел, сделанный из моего халата.

– Что еще? – спросила она.

– Пожалуй, все. Сейчас осмотрюсь по-быстрому. Если мы что-то упустили, вынесем в коридор, а потом решим, что с этим делать, после того как отключат свет.

– Как насчет этого деревца-бонсай? – поинтересовалась Гвен, глядя на мой сахарный клен, лет восьмидесяти от роду, высотой всего тридцать девять сантиметров.

– Его никак не упакуешь, дорогая. К тому же его нужно поливать несколько раз в день. Самое разумное – оставить его следующему жильцу.

– Хрен тебе, шеф. Понесешь его на руках ко мне, а я поволоку остальной багаж.

Вообще-то, я собирался добавить, что это «самое разумное» мне тоже не по душе.

– Мы что, идем к тебе?

– А куда еще, дорогой? Нам, конечно, нужно жилье побольше, но сейчас сгодится любая крыша над головой. Судя по всему, к вечеру выпадет снег.

– Что ж, значит, так тому и быть! Гвен, напомни, чтобы я сказал тебе, как я рад, что решил жениться на тебе.

– Ничего подобного. Мужчинам это никогда не приходит в голову.

– Серьезно?

– Истинная правда. Но я все равно напомню.

– Напомни. Я рад, что ты решила выйти за меня. И рад, что ты вышла за меня. Обещаешь проследить за тем, чтобы я больше не делал ничего разумного?

Пообещать она не успела – свет дважды мигнул, и у нас внезапно появилась куча дел. Гвен выносила все в коридор, пока я в последний раз лихорадочно озирался вокруг. Свет снова мигнул, я схватил трость и выскочил наружу за мгновение до того, как дверь захлопнулась за мной.

– Ух!

– Спокойно, босс. Дыши медленнее. Сосчитай до десяти и не спеша выдохни, – посоветовала Гвен и похлопала меня по спине.

– Надо было нам поехать на Ниагарский водопад. Я тебе говорил. Говорил.

– Да, Ричард. Бери деревце. При здешней силе тяжести я могу нести и сумку, и узел: сумка в одной руке, узел – в другой. Прямо наверх, в зону невесомости?

– Да, но я понесу сумку и дерево. Трость привяжу к сумке.

– Не строй из себя мачо, Ричард. У нас нет времени.

– «Мачо» звучит унизительно, Гвен. Еще раз так скажешь, и я тебя отшлепаю, а в третий раз поколочу вот этой тростью. Черт побери, я могу быть мачо, когда мне хочется.

– Да, сэр. Я Джейн, ты Тарзан. Возьми дерево. Пожалуйста.

В конце концов, мы пришли к компромиссу. Я нес сумку, опираясь на трость, а Гвен держала узел в одной руке и клен-бонсай в другой. Узел, естественно, перевешивал, и ей приходилось то и дело менять руки. Должен признать, что предложенный Гвен вариант выглядел разумнее – при здешней силе тяжести вес поклажи был не так уж велик, к тому же он постепенно уменьшался по мере подъема к зоне невесомости. Я испытывал легкое чувство стыда… но калеке всегда хочется доказать, особенно женщинам, что он способен на что угодно. Глупо – ведь все понимают, что это не так. Вообще-то, я редко поддаюсь этому искушению.

Оказавшись в невесомости возле оси, мы двинулись вдоль нее, буксируя за собой багаж: я – сумку, Гвен узел и деревце. Когда мы добрались до ее кольца, она забрала у меня сумку, против чего я не стал возражать. Путешествие заняло менее получаса. Я мог заказать грузовую кабину, но, возможно, ее пришлось бы ждать до сих пор. «Экономящее усилия приспособление» зачастую не экономит ничего. Поставив свою ношу, Гвен обратилась к двери.

Дверь не открылась.

– Госпожа Новак, – послышалось в ответ, – прошу немедленно связаться с отделом по размещению Управления. Ближайший общественный терминал находится на кольце сто пять, радиус сто тридцать пять градусов, сила тяжести шесть десятых, возле транспортера для персонала. Вызов через данный терминал будет для вас бесплатным, за счет «Золотого правила».

Не могу сказать, что я сильно удивился, но признаюсь: разочарование мое не знало границ. Быть бездомным – примерно то же самое, что голодать. Может, даже хуже.

Гвен повела себя так, будто вообще не расслышала зловещего объявления.

– Сядь на сумку, Ричард, – сказала она мне, – и расслабься. Вряд ли это надолго.

Порывшись в сумочке, она достала пилочку для ногтей и кусок проволоки – думаю, это была скрепка для бумаг. Монотонно напевая себе под нос, она начала возиться с дверью. Я помог ей тем, что не давал никаких советов – ни единого слова. Мне было трудно, но я справился. Наконец Гвен перестала напевать и выпрямилась.

– Есть! – объявила она. Дверь широко распахнулась. Гвен подняла с пола мой клен-бонсай – наш клен-бонсай. – Входи, дорогой. Сумку пока поставь на пороге, чтобы дверь не захлопнулась. Внутри темно.

Я последовал за ней. В помещении было темно, светился только экран терминала с надписью:

Не обращая на него внимания, Гвен снова полезла в сумочку, достала пальчиковый фонарик, порылась в ящике внутри кладовки, вынула длинную тонкую отвертку, пару пинцетов «Автолок», безымянный – возможно, самодельный – инструмент и пару защитных перчаток, пришедшихся ей впору.