Каждому пилигриму в Бичо Раро полагалось два чуда.

Первое чудо заключалось в том, чтобы сделать тьму внутри человека видимой.

Грусть немного похожа на тьму, потому что и то и другое зарождается одинаково. Маленькая, крошечная капля тревоги падает в нутро человека.

Печаль быстро закипает и начинает бурлить, а потом и брызгать во все стороны, сначала заполняя желудок, потом – сердце, потом – легкие, потом – ноги, потом – руки, потом подступает к горлу, потом принимается давить на барабанные перепонки, потом – распирать череп и наконец с шипением изливается из глаз. А вот тьма растет медленно, как сталагмит. Медленно, по капле вытекает она из тревоги и застывает на всё увеличивающейся, скользкой шишке боли. С течением времени тьма застывает на самых непредсказуемых уровнях, разрастается с такой скоростью, что ты и не замечаешь, как она заполняет все полости под кожей, да так, что человеку становится трудно, а то и невозможно двигаться.

Тьма никогда не закипает, тьма остается внутри.

Зато члены семьи Сория умели вытащить ее наружу и придать ей форму. Они, как и совы, чувствовали шевеление тьмы внутри пилигримов, когда та подползала ближе, и в их устах обещание дара звучало как песнь, слова которой были ведомы лишь им одним. Как только Сория принимал решение вытянуть из человека тьму, та немедленно начинала выползать наружу.

Когда Тони вошел в Раку, глаза Даниэля всё еще были закрыты, а голова опущена. Именно поэтому в тусклом свете сотни маленьких свечей Тони увидел не юного Даниэля Лупе Сория. Он увидел лишь святого.

У святого были длинные, темные волосы, разделенные на прямой пробор и лежавшие на плечах. Изнуренное лицо его было белым как мел, потому что его темную кожу покрывала краска, сделанная из растолченного в прах местного камня. Глаза святого темнели на бледном лице, точно глазницы черепа. С костяшек его пальцев глядели восемь широко открытых паучьих глаз. В полумраке святилища он походил не на человека, которого можно встретить на улице, а скорее на существо, которое вы вдруг обнаружили в темной комнате. Тони отметил, что изнутри Рака чем-то похожа на католические храмы, а на шее святого висят четки, однако это был вовсе не тот католицизм, поверхностным и равнодушным приверженцем которого являлся Тони, живя в Филадельфии.

Тони вдруг осознал, как холодно здесь, в сердце пустыни глубокой ночью. Ему начало казаться, что окружающие Деву Марию деревянные совы смотрят на него.

– Есть ли в тебе тьма? – спросил святой, не открывая глаз.

У Тони екнуло сердце; у него возникло неприятное ощущение, что эту историю он уже слышал, причем для одного диджея с радио, приехавшего в пустыню на «Меркури», она закончилась весьма плохо.

Можно же просто уехать, мелькнула у него паническая мысль. Можно бросить здесь этого страдающего по грузовику парня и гнать машину без остановки до самой Калифорнии, пока впереди не покажется берег моря.

Святой Бичо Раро открыл глаза.

Тони посмотрел в эти глаза.

Существовало много причин, по которым Даниэль Лупе Сория являлся лучшим святым из всех, кого Бичо Раро видело на протяжении несколько поколений, но его глаза занимали первую строчку списка. Таких глаз, как у него, не видели уже сотню лет. Возможно, кто другой и смог бы выглядеть таким же добрым и святым, как Даниэль Лупе Сория, но только при условии, что у этого человека были бы правильные брови. Брови имеют огромное значение для выражения лица. Говорят, что если сбрить брови, маленькие дети вас не узнают. Так вот, Даниэлю не требовались брови, чтобы дополнить и без того загадочное выражение лица. Одних его глаз было достаточно, чтобы достичь нужного результата. Широко посаженные, темно-карие, полные сверхъестественной доброты, они не просто глядели на вас с любовью, нет. Глядя в эти глаза, вы понимали, что из них на вас смотрит сверхъестественное существо, в которое вы верите, и оно тоже вас любит. Если бы в девятнадцатом веке католическая церковь заглянула в глаза Даниэля Лупе Сория, она немедленно предложила бы начать войну с правительством Мексики от имени семейства Сория. Если бы в девятнадцатом веке члены правительства Мексики заглянули в глаза Даниэля Лупе Сория, то они немедленно стали бы куда лучшими католиками, чем были прежде.

– Ох, – выдохнул Тони.

Он преклонил колени.

Даниэль протянул руку, накрыл ладонью лицо Тони и опустил ему веки, потом опять закрыл собственные глаза.

Вдвоем сидели они в полной темноте, которая всегда собирается за опущенными веками. Тони представлял, как в эфире его радиостанции шуршит статический шум. Даниэль представлял дождь, льющий над Мариситой Лопес, и прилипших к ее платью бабочек.

Второе чудо заключалось в том, чтобы избавиться от тьмы навсегда.

Никому не хочется видеть, как проявляется его тьма, но истина заключается в том, что нельзя побороть тьму, не поняв, как она выглядит. К сожалению, бороться с тьмой пилигримам приходилось самостоятельно; лишь узрев свою тьму и поняв, как ее прогнать, могли они покинуть Бичо Раро, исцеленные и просветленные. Сория положили себе за правило не вмешиваться. Если кто-то из членов семейства Сория малейшим жестом или словом помогал кому-то из пилигримов, тьма обрушивалась на него самого, а тьма в душе святого – это вещь куда более ужасная и сокрушительная.

– Теперь отвечай мне, – промолвил Даниэль. – Есть ли внутри тебя тьма?

– Да, – сказал Тони.

– И ты хочешь от нее избавиться?

Ответить на этот вопрос куда сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Навряд ли кто-то посчитал бы, что правильный ответ на этот вопрос: «Нет», но правда в том, что мужчинам и женщинам зачастую приходится избавляться от вещей привычных и хорошо знакомых, а ведь иногда мы знаем свою тьму лучше всего на свете.

– Да.

Снаружи забили крыльями и закричали совы. Филины заухали. Малые ушастые совы принялись выводить рулады. Сипухи засвистели с металлическим присвистом. Пестрые неясыти замяукали. Очковые неотропические совы глухо залаяли. Воробьиные сычи зачирикали. Сычи-эльфы нервно засмеялись. Шум перерос в настоящую какофонию, и в воздухе еще более ощутимо повеяло чудесами.

Даниэль снова открыл глаза.

Начала появляться тьма.

После совершения чуда совы, как правило, рассаживаются по насестам.

В ту ночь они не разлетались до тех пор, пока святой не велел им отправляться по домам.

Утро после чуда всегда солнечное.

Это потому, что практически каждое утро в Бичо Раро выдается солнечным. Колорадо давно кичится тем, что триста дней в году наслаждается солнцем, что, строго говоря, не совсем верно, но недалеко от истины. Утро после чуда Тони Ди Ризио не опровергло этого утверждения. За несколько часов солнце проворно вскарабкалось вверх по голубому небосводу Колорадо, и в Бичо Раро потеплело.