— Молодец! — продолжал восторгаться Лема. — Надо его по-чеченски научить!

— Не надо, — сквозь зубы процедил Магомет. — На чеченском его слушать некому. Пусть на русском, на английском, на немецком болтает…

Новости закончились. Мало-мальски сообразительному человеку было ясно, что они финансировались чеченской стороной.

— Какая Россия? — вернулся Магомет к вопросу своего секретаря. — Та, за счет которой мы живем? Конечно, друг. Или та, которая сейчас бомбит наши города? Конечно, враг!

Битый Нос вздохнул.

— Хамхоев встречался со всеми. И с Хозе, и с Лысым, и с Мусой, и с Али. Говорил про долг перед нацией. Он хочет, чтобы мы взяли российских правителей за горло.

— Знаю, — отозвался Магомет. — Он пел мне эти песни. И золотые горы сулил.

— Теперь, когда у нас есть бомба, мы действительно можем взять их за горло. Да так, что они и не пикнут.

— Зачем нам брать их за горло?

Битый Нос снова вздохнул.

— А интересы нации?

— А-а-а-а! — в типично горской манере воскликнул Терлоев. — Что ты глупости повторяешь? Все эти разговоры про нацию ничего не стоят. Дело не в нации — дело в деньгах. Наши не захотели больше платить, а этим не понравилось. Заплатят — война и прекратится. Вот и все дела!

— У Али Шерипова брата при бомбежке убило, — угрюмо проговорил Битый Нос. — У меня племянника в Грозном застрелили. Кровь пролита, значит, должна быть месть.

— Месть? — вкрадчиво спросил Магомет, в тринадцать лет застреливший кровника прямо в зале суда и слывший большим специалистом в столь деликатном деле. — А кто и кому должен мстить? Каждый год Дударик со своими прихвостнями делает миллиард долларов только на нефтепродуктах. Аппетит приходит во время еды, и ему надоело делиться с русскими начальниками. Хамхоев получил миллион от турок, чтобы нефтепровод «Черная река» не прошел через Чечню. Во имя этого и льется кровь. Так кому будем мстить?

— Наши ребята считают по-другому, — сказал Лечи. — Большинство не заглядывает так далеко. Они знают закон предков: за пролитую кровь возьми кровь обидчика.

— Если мы устроим террор в Москве, то всех нас вышлют отсюда, — сдерживаясь, процедил Магомет. — Мы потеряем все, что с таким трудом создали. Мы не сможем помогать нашим близким. А Дударик и Хамхоев откроют еще один счет в швейцарском банке, помирятся со своими московскими подельниками, да еще выдадут нас им!

Плечистые повара-охранники внесли свежую порцию шашлыка. Но есть уже никому не хотелось.

— Я думаю продать заряд Хуссейну, — нарушил Магомет затянувшееся молчание. — За два миллиарда долларов.

— Лысому?! — ужаснулся Лема. — Зачем ему? И откуда у него такие деньги?

Тепкоев чуть заметно улыбнулся. Он привык к тому, что земляки мыслят предельно конкретными категориями и у них начисто отсутствует фантазия.

— Саддаму Хуссейну, президенту Ирака, — уточнил он. — У меня есть каналы…

— Там этот… специалист, который пульт настраивал… — Битый Нос наморщил узкий покатый лоб. — Он что-то говорил про Саддама Хуссейна. Вроде тот его на работу звал, бомбу делать…

— Тогда не трогать его! — приказал Магомет. — Создать все условия, пусть будет доволен. Я сам с ним поговорю.

В соседней комнате раздался мелодичный сигнал. Лечи мягко вскочил, пантерой метнулся к пульту связи. Когда он вернулся с одним из спутниковых телефонов в руках, вид у него был несколько ошарашенный.

— Дударик вызывает. Сейчас возьмет трубку.

В комнате наступила благоговейная тишина. Чем меньше страна, тем большее почтение вызывает ее руководитель. Плюс особенности горского менталитета… Лема с трудом удержался, чтобы не встать, и Битый Нос заерзал в мгновенно ставшем неудобным кресле. Все смотрели на хозяина, он понимал чувства соплеменников" и потому вальяжно откинулся на кожаную спинку и поднес к губам недопитую рюмку.

— Я слушаю, Джохар, — как равный с равным поздоровался он. И был прав, потому что безоговорочно контролируемая им территория по значимости не уступала территории, условно контролируемой бывшим советским генералом.

— Да, он был у меня. И у других наших тоже. Да, он передавал мне это предложение. Но оно слишком ответственно, поэтому я не могу его принять. Да, я слышал это заявление. Оно очень навредило всей чеченской общине в Москве. А могло навредить еще больше, если бы его приняли всерьез. Нет, я так не считаю. Но заявления политика должны быть более продуманны. Не надо кричать, каждый сам показывает себя тем, кем может показать. Я не собираюсь этого делать. Нет, я хороший чеченец и достаточно помогаю своей родине. И собираюсь помогать в дальнейшем. Но не таким путем.

Магомет закончил разговор и протянул трубку секретарю.

— Отключился. Это признак слабости — ему нечего сказать.

Лема, Лечи и Битый Нос смотрели на своего руководителя, как на божество. Все трое подумали об одном и том же. Рано или поздно Магомет станет президентом.

— Итак, решено! — твердо подвел итог Тепкоев. — Мы не ввязываемся в политику и помогаем родине исключительно материально. А заряд продаем Хуссейну. Или тому, кто больше заплатит.

Но планы руководителя чеченской криминальной диаспоры резко изменились уже через два дня. И изменил их человек, который ни социальным положением, ни даже внешним видом не мог тягаться с генерал-президентом Дудариком и его правой рукой миллионером Хамхоевым.

Скорый фирменный поезд «Владикавказ — Москва» прибыл на третий путь Казанского вокзала в восемнадцать тридцать, с опозданием на сорок минут. С учетом событий, происходящих на Северном Кавказе, такая задержка являлась просто ничтожной. В толпе пассажиров выделялся высокий сухой чеченец лет пятидесяти пяти — шестидесяти, с морщинистым лицом и выдубленной ветрами и солнцем кожей. По сельской моде он был одет в галифе, начищенные сапоги и высокую папаху из коричневого каракуля, знающий горцев человек мог с уверенностью сказать, что между папахой и сапогами имеется полувоенный френч со стоячим воротником. Но самого френча видно не было под цивильным кожаным пальто на стеганой синтепоновой подкладке — «выходным» вариантом, явно одолженным для ответственной поездки у кого-то из многочисленной родни.

Несмотря на то что чеченец твердо стоял на ногах, он опирался на резную трость из темного дерева, а в свободной руке держал объемистую дорожную сумку с надписью «Мальборо», явно менее привычную, чем переметный хурджин. Он никогда не бывал в столице, но двигался уверенно, не обращаясь ни к кому с расспросами — сам выбрался на привокзальную площадь, нашел остановку такси и, с достоинством усевшись на потертое и многократно зашитое сиденье, огорошил водителя:

— Давай, сынок, к Магомету Тепкоеву!

— Ты что, дед! Знаешь, сколько в Москве таких Магометов? — таксист повернул к странному пассажиру круглое красное лицо. — Здесь двенадцать миллионов душ обретается! Адрес давай!