– Но непонятно, – сделала вывод Элла.

– А разве все должно быть понятно? Иногда живопись похожа на музыку, заставляет чувствовать, а не просто видеть. У тебя это получается.

Элла осталась безучастной к словам Сати, а она очень любит похвалу, только искреннюю, от всей души. И легко распознает обман. Сейчас сидела Элла с опущенной головой, значит, что-то с ней не так, Сати наклонилась и заглянула ей в лицо.

– Ты сердита? – догадалась.

– Да. Почему ты заставляешь эту корову следить за мной?

– Вовсе не заставляла.

– Врешь! – вспыхнула Элла, вскочив на ноги. – Она через каждые полчаса поднимается сюда! А топает по лестнице, как стадо слонов, удирающее от охотников! И сует свой картофельный нос в мою мансарду! Смотрит своими крошечными мигалками, чем я занимаюсь. Дура.

– Она беспокоится о тебе.

– Скажи ей, чтоб прекратила! Беспокоится! Она меня бесит.

Элла бессмысленно заходила по периметру комнаты, четко обрисовывая повороты в углах, точно солдат на плацу. Так ходить она может бесконечно долго, однообразное движение охлаждает ее, но следовало помочь Элле пригасить возбуждение. У Сати была своя тактика, которая не подводила, сейчас она просто рассматривала работы, молча. Эта пауза нужна Элле, она прислушивалась к сестре, поэтому ждала, что та скажет, а в результате забывала о своем взвинченном состоянии.

Когда их видели вместе, что случалось редко, люди невольно громко выражали восхищение. Обе необыкновенно красивы, словно ожили две богини из древних мифов, и, как правило, почти все отмечали, что для родных сестер девушки не похожи друг на друга. Старшая – смуглая брюнетка с ярко-синими глазами, тонкими аристократичными чертами лица, она всегда спокойна и холодна, как Снежная Королева. Сати излучала внутреннюю силу и волю, потому далеко не каждый отваживался приблизиться к ней, полагая, что у этой штучки характер курвы.

Импульсивная, нервная, с перепадами настроения, белокожая Элла имела огромные карие глаза и крупные, детские черты лица. Она казалась совсем юной и хрупкой, беспомощной и надломленной, а еще удивительно непосредственной. Но некоторые видели в ней злющую зверушку, неуправляемую и бестактную. Элла зачастую шокировала народ дурацкими выходками и вульгарной прямотой, для двадцатилетней девушки подобное поведение не делает чести. Однако всему есть объяснение, только далеко не всех следует вводить в курс дела.

– А этот очень удачный, – наконец сказала Сати, когда почувствовала относительный покой в состоянии сестры. – Интересно, кто подсказал оттенить акварель карандашами?

– Сама попробовала, – буркнула Элла.

– Любопытный ход. Необычно, но… впечатляет. Ты разрешишь повесить эту работу в гостиной?

Элла опешила, подошла к Сати, взглянула на рисунок. Собственно, краски праздничные, но сюжет удручающий: расколотое пополам дерево, в разломе видно солнце, лучи которого прорываются сквозь ветки. А вместо листьев… человеческие глаза – трепещущие на ветках, падающие на землю от ветра. В этом странном хороводе летают и вороны… Мрак, сплошной мрак. Но красочно. Полное несоответствие содержания с воплощением.

– Мне не нравится, – категорично заявила Элла, кстати, возбуждение ее прошло. – А вообще… как хочешь. Скажи корове, чтобы не закрывала здесь балкон!

– Она это делает по моей просьбе, – невозмутимо сказала Сати. – Ты забыла, как однажды вылезла за ограждение?

– Мне хотелось понять воздух…

– Ты могла упасть и разбиться насмерть. Я чуть не умерла от страха за тебя. Извини, меня ждут внизу.

Сати поднялась с пола, не забыв прихватить работу. Обещания нужно выполнять, ведь Элла болезненно реагирует на забывчивость, воспринимая этот распространенный человеческий недостаток злонамеренным обманом.

– Она думает, я идиотка, – прошипела вслед сестре Элла.

– Леся? Если бы она так думала, то не работала б здесь. Не ищи повода для гнева, лучше нарисуй красивую картинку. Не хочешь поздороваться с Константином?

– Нет. Он мне не нравится.

– Как хочешь.

Сати выплыла из мансарды, не было слышно ее шагов по лестнице, так ведь она же воздушна, как лебединое перо. Опять тихо… Тихо, словно мир опустел. Уединение – норма для Эллы. Она сознательно искала место, где никто не потревожит ее, не навяжет свою волю, не заставит следовать глупым правилам. Правда, в этом доме ее никто не заставлял напрягаться, наоборот, строила всех Элла, поэтому работники в доме не задерживались – никто ведь не любит «застройщиков». Кроме Леси. Это гром-баба, ей щепку типа Эллы только так скрутить, а психологические удары она просто не заметит.

Элла села на пол, но не за тем, чтобы заняться рисунками. Она скрестила ноги, переплела пальцы рук и стала раскачиваться взад-вперед, взад-вперед… Ее распирали эмоции, природу которых понять ей не было дано. Нечто внутри, живущее отдельной жизнью, иногда дремавшее – в такие часы и Элла отдыхала, – но чаще бесноватое, злобное, уродливое, требующее войны, властвовало над ней. А она сопротивлялась. Но боялась уродца внутри, догадываясь, что это и есть она сама, что сопротивляется – себе. Только вот в чем ужас: победить себя не удавалось, отчего становилось безумно страшно. Страх проникал в каждую клеточку, в каждый уголок тела, он множился… и, казалось, вот-вот разорвет кожу. Реально становилось больно. В один из таких моментов Элла вышла на балкон, перелезла через заграждение и смотрела вниз… Уродец внутри вдруг затих, он попросту испугался, что погибнет вместе со своей жертвой. И Элла поняла, что все же имеет власть над уродцем-врагом, что она способна уничтожить его. Но прибежала Сати. Она была очень бледной, в глазах дрожали слезы. Сати протянула руку и очень тихо (наверное, боялась, что сестра испугается резких слов и свалится вниз на сад камней) сказала:

– Держись… Я не дам тебе упасть.

А Элла хотела упасть! То есть хотела прыгнуть вниз и убить уродца. Но не желала сделать несчастной Сати – это было бы несправедливо. Она взялась за кисть сестры, та сжала ее пальцы с такой силой, что невольно Элла отдернула руку, но Сати крепко держала.

– Смелей! – приказала старшая сестра.

Элла вдруг почувствовала, осознала, насколько сильна власть сестры над ней, сопротивляться этой власти не возникло желания. Потому что зиждется власть Сати на любви, а любовь способна согреть и сталь. Когда Элла вернулась на балкон, сестра крепко обняла ее и попросила:

– Никогда больше так не делай, ладно?

Элла кивнула, что было равносильно обещанию. И не делала больше попыток понять воздух – как обманывала всех, впрочем, с тех пор балкон надежно закрывался на замки, а случилось это пару лет назад. Но мир меняется, менялась и Элла, все больше проявлявшая непокорность. У Сати огромный запас терпения, вероятно, данный запас тоже не бесконечен, а что потом? Элла понимала: нельзя становиться врагом тех, кто тебя любит, но как же трудно себя укрощать. И сейчас, стараясь укачать уродца внутри, чтобы он заснул, она тупо качала свое тело все быстрей и быстрей, пока не обессилела.