Какое-то время мы еще разговариваем, внимательно наблюдая друг за другом. Я рассказываю ему о своем детстве в Эшфорде, о моих первых впечатлениях от Дублина и о моей любви к быстрым машинам. Он рассказывает мне чуть больше о своем грехопадении, о том, что он сделал и почему. Мы соревнуемся в стремлении разоружить друг друга в пустой откровенности, которая не открывает ничего важного.

Пока мы пересекаем равнину, я спрашиваю:

— Зачем идти в тюрьму Невидимых? Почему не пойти к Видимому Двору?

— И дать Эобил возможность окончательно прикончить меня? В следующий раз, когда я увижу эту суку, она умрет.

Так, значит, он для этого и взял мое копье — чтобы убить королеву? Он забрал его без моего ведома, так же, как В’лейн. Но как? Он больше не был эльфом. Неужели он съел так много Невидимых, что превратился в мутанта с непредсказуемыми возможностями?

Я вспоминаю тот день, когда оказалась в церкви, окруженная Темными Принцами, тогда я направила копье на себя. Затем последовал бросок копья к основанию алтаря, брызги святой воды, шипение пара. Как он тогда заставил меня отбросить его? И как он теперь забрал его у меня?

— Королева сейчас в Видимом Дворе? — снова забрасываю я свою сеть.

— Откуда мне знать? Я же был изгнан. Меня бы убил первый же Видимый, который, увидев меня, решил бы, что я отыскал путь назад.

— Разве у тебя нет союзников при Видимом дворе? Разве вы с В’лейном не друзья?

Он пренебрежительно фыркает.

— Мы вместе сидели в ее Высшем Совете. Хотя он и говорил о превосходстве эльфов и о нашем праве снова свободно ходить по земле, забыв об ограничивающем нас отвратительном Договоре — как будто люди могут ограничивать своих Богов! — когда доходит до действий, В’лейн, как всегда, становится комнатной собачкой Эобил. Он всегда ею был. Теперь, по вине моих более безгрешных собратьев, я — человек, и они презирают меня.

— Мне казалось, что ты говорил, будто они чествуют тебя как героя за то, что ты разрушил стены и освободил их.

Его глаза сужаются.

— Я сказал, будут. Скоро. Меня будут воспевать как спасителя нашей расы.

— Значит, ты пошел в тюрьму Невидимых. Это было рискованно.

Я говорю это, чтобы заставить его продолжить рассказ. Пока он говорит, я могу сфокусироваться на его словах и на моей цели. Молчание — вовсе не золото, оно смертельно. Это пустота, которая наполняется призраками.

— Мне были нужны Охотники. Когда я был эльфом, я мог просто позвать их. Но, став смертным, мне пришлось идти и искать их самому.

— Я удивлена, что они не убили тебя сразу же, как только увидели.

Охотники ненавидят людей. Чернокожие, крылатые демоны не любят никого, кроме самих себя.

— Смерть не доставляет им наслаждения. Это слишком быстро и окончательно.

В его глазах мелькает тень воспоминаний. Я понимаю, что, когда он нашел Охотников, они делали с ним нечто такое, отчего он долго-долго кричал.

— Они согласились помочь мне в обмен на вечную свободу. Они научили меня есть Невидимых. После того, как я обнаружил слабые места в стенах тюрьмы, откуда раньше сбегали Невидимые, я заделал их.

— И стал единственным, кто мог вытащить их в город.

Он кивнул.

— Если мои более темные собратья собирались освободиться, то они должны были благодарить за это только меня. Я обнаружил, как связать Зеркала и создать проход в Дублин через Белый Дворец.

— Почему именно через это измерение?

— Из всех исследованных мной измерений, лишь это остается более стабильным, несмотря на некоторые… неудобства. Кажется, проклятие Крууса имеет небольшой эффект в этой реальности. Оно может только расколоть измерения, чего легко можно избежать.

Я называю их МЭВ, но не говорю этого ему. Это выражение заставляло Бэрронса смеяться. Немногое вызывало его смех.

Я думаю, что держу себя под контролем, что я избавилась от всякой слабости. Мысли о моем предназначении сделали меня непроницаемой. Я была не права. Мысль об улыбке Бэрронса влечет за собой другие видения.

Обнаженный Бэрронс.

Танцующий.

Темноволосая голова запрокинута назад.

Он смеется.

Эта картинка не просто медленно всплывает в моей памяти, как это иногда бывает во сне или в фильмах. Нет, она врывается в мой разум реактивным снарядом, взрываясь четкими деталями. На месте взрыва образуется грибовидное облако боли, и я начинаю задыхаться в нем.

Я не могу дышать. И зажмуриваю глаза.

Белозубая улыбка светится на его загорелом лице. Я был повержен, но снова поднялся. Ты никогда не поставишь меня на колени.

Я пошатываюсь.

Но он не встал, ублюдок. Он оставался лежать.

С моим копьем в спине. Как я могу день за днем пытаться выполнить свою миссию, если его нет рядом, чтобы помочь мне? Я не знаю, что мне делать и какие принимать решения.

Я не могу пережить это горе! Я оступаюсь и падаю на одно колено. Обхватываю голову руками.

Дэррок моментально оказывается рядом и помогает мне встать. Его руки обвиваются вокруг меня.

Я открываю глаза.

Он так близко, что я вижу золотые крапинки в его медных глазах. Морщинки в уголках глаз и вокруг рта. Неужели он так много смеялся, будучи смертным? Мои руки сжимаются в кулаки.

Он мягко касается моего лица, убирая волосы назад.

— Что случилось?

Ни картинка, ни боль не ушли из моей головы. Я не могу долго находиться в таком состоянии. Через секунду я окажусь на коленях, крича от горя и ярости, и моя миссия полетит ко всем чертям. Дэррок увидит мою слабость и убьет меня, или сделает что-нибудь похуже. Но я каким-то образом должна выжить. Я не знала, как много времени мне потребуется, чтобы найти Книгу и научиться ею пользоваться. Я облизываю губы.

— Поцелуй меня, — говорю я, — крепко.

Он поджимает губы.

— Я не дурак, МакКайла.

— Просто сделай это, — рычу я.

Я наблюдаю за ним, пока он взвешивает все за и против. Мы похожи на двух скорпионов. Он сомневается. И восхищен.

Когда он целует меня, Бэрронс исчезает из моей головы. Боль отступает.

На губах моего врага, любовника моей сестры и убийцы моего любовника, я чувствую вкус наказания, которое я заслужила. Приходит забвение. Это снова делает меня сильной и хладнокровной.

Всю мою жизнь мне снились дома. В моем подсознании есть целый район, куда я могу попасть только во сне. Но мои ночные визиты туда я могу контролировать не больше, чем сны о Холодном Месте. Иногда меня одаривают новым посещением, иногда — нет. В определенные ночи двери открываются легко, а в другие — я стою снаружи, будучи не в состоянии попасть внутрь, и жажду чуда, что находится за дверью.