Напрасно я переживала, что не увижу фонтанов с подсветкой, — время промчалось незаметно. В очередной раз отвечая на Сашин поцелуй — мы стояли за Никой Самофракийской, на какой-то площадке под навесом, — я обнаружила, что уже ночь.

Мы сначала бродили вокруг одних фонтанов — веселых, распустившихся белыми и желтыми зонтиками, потом пошли к другим, с красной подсветкой, которые символизировали кровь погибших. Я призналась, что мне немного не по себе — довольно жуткое, тягостное зрелище…

— Но завораживает, — сказал Саша.

— Да, завораживает…

Время стремительно приближалось к ночи.

— Что же делать? — сказал он просто. — Я не в силах с тобой расстаться.

Мне вдруг стало наплевать на все приличия и на соблюдение каких-то там дурацких церемоний. Я и так уже пропала.

— Что же — аналогично, — кивнула я.

— Мой милый маленький профессор…

— Я еще даже не доцент пока!

В результате мы поехали ко мне домой.

…Наблюдать за Сашиным пробуждением было очень интересно.

Сама я уже минут десять как проснулась и теперь смотрела на него. Он тихо дышал, потом, наверное, почувствовал мое движение рядом — чуть задрожали его ресницы, он слегка пошевельнулся. И, не открывая глаз, протянул руки в мою сторону. Я отодвинулась к краю постели. Еще некоторое время я ускользала от его ищущих рук, но в конце концов он поймал меня.

— Ну, куда ты убегаешь? — сонным голосом пробормотал он. — Ты моя, моя, моя… Не пущу!..

Это было интересно и приятно — потому что он начал искать меня, еще находясь на зыбкой грани между реальным и нереальным миром.

— А кофе в постель? — строго спросила я. — Приличные люди в это время подают кофе в постель!

— Что? — встрепенулся Саша. — Ах, ну да… сейчас я встану… Где у тебя кофе?

— Не надо никакого кофе! — засмеялась я, обнимая его. — Я пошутила… Если честно, я не очень-то и люблю его…

— Кстати, я тоже, — оживился он.

— Мне сегодня на работу идти ко второй паре, так что время у меня есть, — важно произнесла я, выскальзывая из его рук. — Я, пожалуй, приготовлю тебе завтрак.

— О, это было бы здорово! — с энтузиазмом воскликнул он.

— А ты, наверное, маменькин сынок? — спросила я. — Привык, чтобы за тобой ухаживали, да? Кормили, гладили рубашки…

— Да, конечно!.. Но зато я умею быть очень благодарным…

Мы болтали — полушутя, полусерьезно, потом переместились на кухню, где я вплотную занялась приготовлением завтрака. Не мудрствуя лукаво, я соорудила настоящую глазунью: желтки были глазами, а нос, рот и брови я нарисовала на яичнице кетчупом.

— Боже, это же настоящий шедевр! — восхитился Саша. — Даже есть жалко… Кстати, а ты что будешь есть?

— Вот, йогурт в стаканчике и апельсин…

— И все? — ужаснулся он. — Теперь понятно, почему ты так и не выросла!

— Ты что, хочешь сказать, что я лилипутка?

— Нет, ты — ми-ни-а-тюр-ная. Ты такая хорошенькая… — Он вдруг забыл о глазунье и полез обниматься. — А тебе обязательно идти на работу?

— Саша!

Потом он отвез меня на работу. А вечером встретил…

Мы были почти неразлучны, и я с некоторым удивлением прислушивалась к себе. Я совсем не уставала от непрерывного общения с Сашей. Не раз в своей прошлой жизни я слышала, что я эмоционально холодна и вечно соблюдаю некую дистанцию, словно храню в своей душе бог весть какие важные тайны.

Но сейчас ничего этого не было. Я скучала по Саше, даже если мы расставались только до вечера. Я все время стремилась к нему — он был теплый, милый, мягкий, его хотелось ласкать и гладить, словно плюшевую игрушку…

— Послушай, я все хотел спросить тебя… — однажды сказал он, находясь у меня дома. — Ты что, совсем одна?

— О чем ты?

— Ну, я все смотрю, как ты живешь… ни одной фотографии нигде… У тебя что, ни одного даже самого завалящего родственника нет? Какого-нибудь там двоюродного дяди или троюродной племянницы…

— Представь себе, нет, — вздохнула я полушутя. — Сиротинушка я горемычная…

— Нет-нет! — тут же ринулся он в атаку. — Ты не одна! Я буду тебе за всех родственников сразу… Я тебе не говорил?

— Что?

— Что я люблю тебя…

— Не припомню, если честно.

— Так вот сообщаю: я тебя люблю! — Саша прижал меня к себе, уткнулся носом мне в шею, стиснул так сильно, что я едва не задохнулась. — И я отказываюсь от всех своих родственников… чтобы только ты любила меня!

— Какой же ты свинтус, Саша! Слышала бы тебя сейчас Нина Ивановна…

— А ты? Ты меня любишь? Между прочим, а ты разве не свинтус? Ты мне до сих пор не сказала, что любишь меня!

— Люблю, — вдруг произнесла я. И тут же продолжила стихами: — «Не спрашивай: ты знаешь, что нежность безотчетна, и как ты называешь мой трепет — все равно; и для чего признанье, когда бесповоротно мое существованье тобою решено…»

— Это кто? — завороженно спросил Саша. — Мне еще ни одна девушка не читала стихи…

— Это Мандельштам. А девушки — дуры, могли бы заучить пару строчек наизусть, косили бы под интеллектуалок… У тебя их было много?

— Кого?

— Ну, дур… то есть девушек?

— Я не помню, — совершенно искренне сказал Саша.

Однажды, в конце сентября, когда теплая осень еще гуляла по городу, я вдруг вспомнила наш с Сашей разговор. Не весь, а только ту его часть, которая касалась моих предполагаемых родственников.

Что поделать — у меня и в самом деле их не было. Ни сестры, ни брата, ни двоюродного дяди, ни троюродной племянницы. Мама умерла четыре года назад, когда я заканчивала аспирантуру в своем родном Филологическом институте, а папу я не видела ни разу в жизни, у меня даже фотографии его не было. А ведь родители мои были официально расписаны, я носила фамилию и отчество вполне определенного человека…

Дело заключалось в моей маме.

Очень давно, когда я была еще младенцем, она поссорилась с папой. Навсегда. К нам даже алименты не приходили, поскольку мама их и не требовала. Но он же был, тот человек, чью фамилию я официально носила… Интересно, жив ли он? И почему он не проявляет никакого интереса к моему существованию?

Наверное, он очень обиделся на маму, раз так и не появился в моей жизни. Мама не только умела обижаться, но с легкостью наносила смертельные обиды другим людям.

Она умудрилась поссориться даже со своей лучшей подругой Алисой. Я помнила эту Алису — вечная сигарета в мундштуке и ряды рябиновых бус на шее…

Словом, своего отца я не видела. И вот сейчас мне вдруг очень захотелось посмотреть на него. Именно сейчас, когда, казалось бы, моя жизнь была заполнена Сашей.