В этот раз оставшиеся в деревне люди были предупреждены о приближении ворогов заранее. За день до нападения проскакал по бывшей улице бывшей деревни всадник на взмыленном коне. Куда ехал он, откуда был родом, никто так никогда и не узнал.

– Беда, беда! – кричал человек. – Татары вновь на нас идут – города и деревни жгут, людей губят. Скоро у вас будут – почитай, что к концу дня.

Прокричал и скрылся за поворотом дороги, словно растаяв в поднятой конскими копытами густой пыли.

Тут же поднялся плач и вой, да некогда было предаваться горю – начали собирать нехитрый свой скарб, выводить скот, и через недолгое время жители покинули вновь обреченную на сожжение деревню.

Роман с дедом Макаром также собрали пожитки, мать вывела близнят, и все они, груженые кой-каким барахлишком, отправились в лес, где поставили они избенку, как дядя Иван советовал. За ними потянулись и другие жители несчастной деревни.

Устроившись в лесной обители, Роман с семьей прожил там три дня, а затем отправился обратно, поглядеть, ушли ли злые вороги или еще где-то близко бродят.

Мать, по бабьему обыкновению, ударилась в слезы и молила Романа не ходить, коли не хочет разбить он ее сердца.

Однако ж Роман был тверд в своем решении и, едва оторвав от себя мать, отправился в путь. К вечеру он был уже на холме и с унынием взирал на открывшуюся пред ним картину.

Как и в прошлый раз, татары выжгли только что отстроенные дома дотла, сгорел и новый дом на холме. А сколько труда было в него вложено!

Роман прислушался. Издалека до него донесся неясный гул, который постепенно нарастал. Вскоре уже можно было различить топот конских копыт и гортанные крики на незнакомом языке. Стоя на вершине холма, Роман отовсюду был виден снизу. Поэтому мальчик поспешил укрыться за старой ивой, росшей неподалеку от места, где раньше стоял дом. Листья на дереве свернулись от жара, ствол также местами обгорел, но был настолько толст, что юному Роману спрятаться за ним не составило труда.

Роману хорошо была видна дорога, ведущая к деревне, и ждать пришлось немного – из нарядной, мирной рощицы, выскочили всадники. Насколько мог разглядеть Роман молодыми, острыми глазами – были это смуглые люди, одетые в халаты и одежды из шкур. За то короткое время, пока всадники проносились мимо, успел Роман рассмотреть и оружие ворогов – луки, колчаны со стрелами, копья с крюками, кривые сабли.

Отряд промчался по сожженной деревне и, подняв клубы пепла, вскоре скрылся из виду.

Обратно в лесную избушку Роман возвращался уже под вечер. По пути размышлял он о том, что возвращаться в деревню людям никак нельзя. Видать, разделилось татарское войско на малые отряды, которые действуют разобщенно, а значит, никак нельзя предугадать, когда они нападут на деревню в следующий раз. Поэтому лучше всего оставаться в лесу и ждать, когда татары уберутся восвояси.

Все свои мысли поведал Роман матери, деду Макару и остальным людям. Решили они оставаться в лесу – как-нибудь прокормятся лесными дарами да дичью, а там, глядишь, отступят супостаты, и можно будет хотя бы хлебушек прибрать.

Вскоре на лесной опушке выросла маленькая деревенька, и потекла в ней жизнь своим чередом. Время от времени ходили люди на место сожженных своих жилищ. Соблюдая всяческую осторожность, подбирали уцелевший скарб, да собирали кое-какие поспевшие на огородах овощи.

Женщины ходили по грибы да ягоды, которых много уродилось в этом году, словно сама земля русская помогала своим обездоленным детям выжить. Мужчины охотились, и тоже не без удачи. В каком-то смысле жить в лесу было даже лучше – тишина, покой, резной шатер листвы над головой... Не нужно беспокоиться о том, что вороги могут внезапно нагрянуть и вновь бесчинства учинить. Татары, народ степной, в леса не суются – непривычна им зеленая сень над головой, страшит бесконечный строй древесных стволов. Там и кони не пройдут, и ожидают неведомые опасности! Не понять татарам чудной славянской души, не нарушить лесного заклятья!

Но на открытых местах татары хозяйничали по-прежнему. Не раз и не два приходилось лесным жителям, пришедшим на родное пепелище, прятаться второпях, заслышав конский топот да громкое гиканье. До поры, до времени все шло хорошо – людям удавалось избегать опасности, но однажды все-таки случилась беда.

Пошла мать Романова да еще две женщины за грибами, да увлеклись, зааукались, как девчонки, и вышли на открытую опушку, недалече от мертвой деревни. Брели они, переговариваясь, высматривая в траве шляпки веселых опенков, да и не услышали, как приблизился к ним небольшой отряд татарский. Когда ж поняли, что к чему – поздно уж было. Настигли вороги женщин – те визг подняли, плач. Татар было четверо – один немолодой уже, по-видимому, старший, остальные молодые. Все смуглые, темноволосые, глаза раскосые, узкие. Кони нездешние, невысокие, да быстроногие.

Живо окружили всадники женщин. Молодые, видно, прямо здесь потешиться решили, да старший остановил их. Сказал что-то на странном своем языке и вдаль кивнул. Перекинули татары женщин через седла, как кули с мукой, и погнали горячих своих коней.

Одной из женщин, бывшей Дарьиной служанке, удалось-таки с коня соскользнуть. Как не попала она под конские копыта, как не изрубили ее татары саблями своими – неизвестно. Видно Бог спас, оберег молодуху от жестокой участи. Поднялась молодуха с земли и бросилась прямиком в лес, не разбирая дороги. Всадники за ней, да кони непривычные к лесу, испугались, в сторону шарахаются, вперед, в чащобу скакать никак не хотят.

Тогда достал один из татар лук, да пустил молодице вдогонку острую стрелу. Просвистела она и прошила бабе плечо. Охнула та, в голос от боли завыла, только не остановилась – все дальше и дальше в лес убегает.

Наконец, отстали от нее преследователи, повернули коней обратно. И так, мол, неплохая добыча!

Молодуха же – Радой ее звали – кое-как добралась до лесной деревеньки, где, заливаясь слезами, рассказала о случившемся. Рана ее была не опасна – стрела прошла насквозь, не задев кости. Стрелу дед Макар вытащил и, крепко завязав чистой тряпицей плечо, велел Раде успокоиться и радоваться тому, что жива осталась.

Роман, узнав о том, что остался он без матери, поначалу все порывался броситься вдогонку проклятым супостатам – еле его удержали. Хотели даже связать да запереть где-нибудь от греха подальше, но потом передумали. Выждали только время, чтобы не смог он вдогонку пуститься.

Роман кричал, бился в руках деда Макара, ругался темными словами, какие отроку и знать-то не следует! Потом заплакал, но дед был неумолим. Лишь когда солнце стало клониться к закату, тот выпустил его из под своей опеки.

На Романа было страшно смотреть. Глаза его покраснели, под ними залегли темные тени, лицо враз осунулось. Долго втолковывал ему дед Макар, что мать не вернуть, и нужно вознести хвалу Господу, что близнята, вечно ходящие за Дарьей по пятам, в этот раз остались дома, тем самым избежав ужасной участи. Роман не хотел слышать никаких увещеваний. Только одна мысль терзала его – мать жива, и она где-то в татарском плену тоскует и плачет. А он, ее сын, сидит здесь в лесной глуши и не может облегчить ее горькой судьбы.