Теперь и в мое сердце пробралось спокойствие. Я словно потерял себя, соединился с деревом, с рассветом, с птичьими голосами и стал лишь частью пьедестала для Иды, Царицы Весны.

* * *

Я не умею видеть будущее, но много знаю о том, какой будет моя жизнь. В силу своего происхождения я однозначно и бесповоротно выпадаю из асенской системы браков, а это значит, что мне светит благосклонность лишь женщин определенного пошиба.

Я могу плясать и веселиться на деревенских посиделках — девицы и их кавалеры знают, что с моей стороны им бояться нечего. Если мне потребуется большее, в моем распоряжении все веселые кварталы Аврувии. Может быть, когда-нибудь надо мной сжалится легкомысленная служаночка из нашего дома и несколько лет, пока ей не надоест, мы будем разыгрывать некое подобие семейной жизни. Но я сам прослежу, чтобы она не оказалась в положении. Детей у меня быть не должно. Я сам не знаю, что может от меня родиться.

Однако я вовсе не собирался отказывать себе в удовольствии однажды в жизни полюбить не только телом, но и душой. И когда Ида запала мне в сердце, я обрадовался. Она чужая в Аврувии, она не говорит по-асенски, ее бдительно охраняют дядя с теткой и этот тард, а потому мне нетрудно будет держаться от нее подальше.

Я скорее своими руками отдал бы дом на разграбление, чем хоть на мгновение вырвал бы ее из привычного ей мира. Никто не может помешать мне видеть ее призрак и говорить с ним, но живая девушка ничего не должна обо мне знать. Я не лучший подарок.

Все это были грустные мысли и грустные решения, но сейчас никакая боль не могла меня достать. Деревья, мои братья, отвели бы любое несчастье. В лучшие мои минуты я рад, что я такой, каким родился. И только одно меня печалит — мне не с кем разделить любовь этой земли, деревьев, реки, всего мира.

Так я сидел, грелся на солнышке и думал об Иде, пока глаза не стали слипаться. Однако идти домой через главный вход означало сейчас неизбежную встречу со слугами. Они, конечно, захотят узнать, чего я добился в городе, а мне пока нечем их порадовать.

Поэтому я тайком пробрался через галерею в северное крыло, где у меня на такой случай были припасены тюфяк и одеяло. Я стянул сапоги, подложил под голову плащ, все еще хранивший запах Кайрен (точно — кошка!), и отправился наконец в страну сновидений.

Когда я уже закрыл глаза, пришла матушка, поправила одеяло, пригладила мои волосы, шепнула: «Все будет хорошо, голова бедовая!» — и ушла, прошуршав юбками.

Во сне я видел, как она и Ида собирают яблоки в нашем саду.

Он чует сдвиг эклиптик в должный час на должный градус,

В вещах он ценит Атрибут, но также чтит и Модус,

Сенатор-мавр и люмпен-скиф равно родня ему.

Михаил Щербаков

Вестейн из Веллирхейма — своему брату Торгейру.

Приветствую тебя, Тур!

Здоров ли ты? Я, милостью моих предков, здоров.

Знаю, тебе не терпится услышать, добился ли я чего-нибудь в этой поездке. Увы! Погода здесь переменчива. Несколько дней назад мне казалось, что я уже держу договор о союзе в руках, но сегодня я понял, что придется начинать все сначала.

Твое первое и главное задание — завоевать симпатии короля — я выполнил без особого труда. Мы ужинали вместе, говорили об охоте и лошадях, я подарил ему твои заморские мечи с рунами. В волшебство он не поверил, но восхитился их древностью и красотой.

А потом (только не смейся) мы до полночи проговорили о том, что такое честь и благородство. Пожалуйста, не зевай теперь и не требуй, чтоб писец пропустил страницу. Оказывается, это важно.

Мы с тобой очень плохо понимаем асенов, отсюда многие наши ошибки.

Собственно говоря, мы обсуждали одну асенскую пословицу, которая поразила меня еще в первый день пребывания в Лайе. Свобода выше долга, честь выше свободы, но мудрость может быть выше чести.

Ты что-нибудь понял? Я, на правах глупого иностранца, долго приставал к асенам с расспросами, а они искренне удивлялись, что тут можно не понять? Наконец мне объяснили.

Долг — это то, чего требует от асена его семья или его земля. (Но не сюзерен! Для асенов верховный сюзерен — сама земля, Лайя. И только ей они клянутся в верности. Все остальные — король, знать, бонды, — лишь держатели и защитники земли. Если они плохо смотрят за ней, их можно прогнать. Всех. Ты понимаешь?)

Далее. Свобода — способность человека быть самим собой. Только в этом его ценность, только таким он дорог земле и богам.

Честь — красота. Каждое слово, жест, поступок должны быть красивы, продуманы, изящны. Если нет — человек унижает себя и оскорбляет весь мир.

(Хорошенько подумай, сможем ли мы воевать вместе с ними.)

И наконец, мудрость — способность видеть глубинную красоту мира, а следовательно — безошибочно определять, что сохраняет честь, а что ведет к ее утрате. При этом несведущим людям поступки мудреца могут представляться бесчестными. Вот так-то.

Разумеется, я поспешил сказать королю, что тарды понимают честь гораздо проще. Что для них она состоит в служении избранному господину и верности своему слову. И если я, Вестейн из Веллирхейма, принесу Фергусу, королю Лайи, клятву союзника, то порукой ей будет моя жизнь и смерть. То же касается и моего князя. Короля глубоко тронул мой образ мыслей.

Но тут выяснилась еще одна милая мелочь. Король Лайи — вовсе не священный правитель. Он, скорее, опытный майордом, который присматривает за порядком в хозяйстве. В таком важном деле, как заключение военного союза, он не имеет права голоса. Все решают те, кто выбирает короля, — аристократы.

Попроси чтеца повторить последний абзац еще раз. Знаю, в такое трудно поверить. Но придется, раз уж мы ввязались в это дело.

Ты не велел мне говорить с аристократами (если ты помнишь, мы их вовсе не принимали в расчет), но я решил просто познакомиться и поболтать с ними, узнать их настроения. Увы! Мне НИЧЕГО не удалось услышать. Прежде я думал, что умею скрывать свои мысли, но по сравнению с ними я прозрачней весеннего льда. Их НЕТ сидит внутри ДА, которое в свою очередь сидит внутри НЕТ, и так до бесконечности. Вчера я побывал у них на свадьбе, бродил по саду часа три, беседуя то с одним, то с другим, и ровным счетом ничего не узнал. В конце я уже готов был биться головой о чугунную ограду.

К сожалению, воспользоваться связями, налаженными год назад, я не могу. У господина Ивэйна трагически погиб сын, и мой прежний покровитель больше не желает иметь с нами дела. Где повод, а где причина — решай сам.

Да еще господин Конрад, наш доблестный церет, ноет целыми днями и требует, чтоб мы возвращались домой. Боится, что здесь развратят его племянницу. Честное слово, будь у меня незамужняя сестра двадцати семи лет от роду, я сам позаботился бы о том, чтоб ее наконец развратили.