Община как основа всего? Знаменитый Глазычев: «С какого времени существует крестьянская община? … Сельская община насаждается барабанным боем и порками в начале 19 века, как неизбежно необходимый способ переложения… работы по сбору податей и недоимок на народонаселение, экономя… на жалованье низовых чиновников… Община насаждалась искусственно поверх реальной традиции всех архаических обществ — так называемых помочей».[42]

Но есть стойкость, есть доброта и мягкость, есть сила выстоять в самые тяжкие времена, встать всем вместе и не согнуться. Победить, совершить чудо.

Мы родом из государства, расходовавшего людей как ресурсы. Не рассчитывая особенно на будущее, мы веками строили не дома, а времянки, и все, что осталось от жизни пятивековой давности, — не каменные города, а церкви, монастыри да царские дворцы.

Мы не думаем о дальнем будущем, хотя изводим тонны бумаги на проспекты и перспективы. Мы просто живем, понимая, что «здесь и сейчас» намного важнее, чем «где-то и потом». Мы создали великую культуру. Все остальное — краткосрочно и будет смыто волной времени через 50–100 лет.

Мы — народ заборов. Мы отгораживаемся друг от друга, возводим заборы в три этажа, мы создаем закрытые пространства, потому что в открытости — слабость и риски. Так устроена жизнь.

Мы, как служилые люди — вороваты, но готовы отдать последнюю рубашку. Мы не считаемся с деньгами, мы разбрасываемся деньгами, мы чудовищно, сюрреалистически иррациональны, вечно наказывая самих себя.

Мы бываем жестоки. Доля тех, кто хотел бы часто или иногда «перестрелять всех, из-за кого жизнь в стране стала такой, какова она сейчас», никогда не опускалась ниже 45–46 % в 1995–2011 гг.[43]

Мы умеем делать невероятное во всех стихиях, мы строим пирамиды, пренебрегая мелкими вещами, составляющими наш быт. Мы не любим и плохо делаем их. Мы не подчиняем себя своим домам, не сходим по ним с ума, как центру вселенной. Мы — не Чехия, не Германия, мы — не домочадцы.

Мы вынуждены докармливать себя в садах и огородах, в серой экономике. Это — рабская модель. Доля личных подсобных хозяйств в аграрной продукции России — десятки процентов.

Мы в общем-то не любим друг друга. За границей мы немедленно ассимилируемся и в третьем поколении растворяемся в других народах. Мы не держимся вместе, не выступаем сплоченной общиной, рассыпаясь и выживая, кто как может.

Мы талантливы, но мы все время догоняем. Мы всегда делали рывки, чтобы модернизироваться. Голландцы, немцы, французы, бельгийцы, англичане, американцы — все приложились к нашей земле, и в нашем великом языке болтается гремучая смесь из десятка их языков, а заодно греческого и тюркских.

И мы — чудо приспособления. За 5 лет, с 1917 по 1922 г. возник из «царского» советский человек. Со всеми его красными знаменами.

За 5 лет, с 1990 по 1995 г. из «коммуниста» вырос истинно верующий, крестящийся напропалую.

Сегодня становится на ноги «государственный» человек. Иерархический, технический, с функциональной моралью.

Самое смешное, что это может быть один и тот же человек.

Мы устали. Триста лет войн, революций, диктатур, эмиграции, рассыпания народа по окрестному пространству. Мы сокращаемся, оставляя все больше пустот на карте. Мы не можем найти себе места — нас веками бросало от одной великой идеи к другой, и все они — не наши. Мы умеем найти только самые трудные решения. Нас обрабатывают, в нас есть жестокость, есть недальновидность, есть искаженное понимание действительности, есть все то, что портит самый великий народ. Мы находим и осуществляем только самое тяжелое, только самое великое, растрачивая силы народа и сам народ.

Мы должны измениться, чтобы выжить.

Модели коллективного поведения людей меняются.

Они не даны народам раз и навсегда.

Это хорошо видно в истории других народов.

Вкрапления. Другие мы

Что вы скажете о малой группе людей, численностью в несколько десятков тысяч человек, отстроивших и подмявших под себя 45–55 % хлопчатобумажной и шерстяной промышленности Московского региона?

Об их богатейших семьях?

О том, как они выживали за счет хватки, бережливости и аскетизма?

О давлении и государственных преследованиях?

Кто они? Армяне, греки, евреи, немцы-колонисты, масоны, магометане, кто?

Нет, это были русские люди.

Старообрядцы.

Гучков. Председатель III Государственной думы (1910–1911). Из староверов.

Савва Морозов. Из староверов.

Рябушинский. Из староверов.

И десятки других.

Пик их собственности и влияния — 2-я треть XIX века.

Как они это сделали? Модель коллективного поведения, похожая на протестантизм, американизм и прочие «измы», делающая технические революции неотвратимыми. Рациональность и экономический успех. Проще говоря, выживание малой загнанной группы людей, которые из себя выжимают все соки, всю хитрость, чтобы не утонуть. И свою религию подстраивают под это.

При чем здесь Третий Рим, державность, богоданная духовность, умерщвление плоти, государство вертикалей?

Да ни при чем. Старообрядцы — это история о том, что российские люди — когда они выживают — ведут себя как стая рискованных, самозванных, подчиненных труду, независимых людей — честных, рациональных, готовых свободно и хитро выживать ради собственного и общего блага.

Так было везде, где оставалась хотя бы какая-то ниша для личной собственности. Там поведение свободнее. В России еще остались следы этих людей. Они даже сегодня чуть зажиточнее. Не только старообрядцы, еще и Сибирь (потомки переселенцев), люди Севера России (Архангельск), казаки — потомки тех, кто бежал от крепости на границу. Эмигранты. И даже в Центральной России есть такие острова. В Орловской области до сих пор видна разница между «закрепощенными» и «свободными» селами.

Только не нужно закатывать тех, кто готов действовать, под асфальт. И обрабатывать их ядохимикатами. Дешевый кредит, низкие налоги, малое административное бремя, открытые форточки.

Не мешать, помогать. Всё сделают сами.

П. Клее

Наши мифы. Лосев

Можно провести всю жизнь в стране, стоящей на крайностях, на мифах, пытаясь громко об этом говорить. Можно сделать так, что вас заставят замолчать, в раннем возрасте замолчать, когда вы полны сил, но вы все равно будете писать в стол, ужасаясь, но мыслить и заполнять его рукописями, потому что иначе вы просто не сможете жить. В 1930-м Алексей Лосев, знаменитый в будущем русский философ, был в 37 лет посажен, сначала на Лубянку, а потом отправлен в лагеря, потому что власть не смогла вынести его книги «Диалектика мифа». Власть и жены его, Валентины Михайловны, 33 лет, вынести не смогла, отправив ее вслед за ним.

Вряд ли могло быть иначе. В государстве «диктатуры пролетариата», в самом начале большой кампании репрессий, в подцензурной