– Но как я могу? – Мария присела на кушетку, обитую красным бархатом. В лучшие времена она любила лежать здесь и смотреть в окно. Она представляла себе жизнь с Франциском, детей, которые будут у них, счастливое и безопасное будущее. Теперь это казалось глупыми мечтами.

– Ты бы смогла отдыхать, если бы тебе сказали о твоей неминуемой кончине? – голос Марии дрогнул на последнем слове.

Она вздохнула, в тишине комнаты она слышала их, деревенских за воротами. Они не сдадутся. Некоторые просили о помощи. Другие требовали еду. Мария подошла к окну и посмотрела на дворцовые стены. Она могла видеть их лица, освещаемые факелами, деформированные и страшные. Теперь она их понимала. Что значит чувствовать приближение смерти, ее неминуемость. И это было мучительное чувство.

– Кто бы ни пытался навредить тебе, не преуспеет, – сказала Грир. – Я им не позволю. Сегодня ночью я останусь с тобой. За дверью отличная дворцовая стража. Обещаю, мы сделаем все, чтобы быть уверенными, что с тобой ничего не случится.

– А как же Эйли? – сказала Мария. – Ты же помнишь, что предсказал Нострадамус, ты слышала…

– Я не могу потерять тебя, – сказала Грир. – И не потеряю.

Мария слышала уверенность в ее голосе. Из всех ее друзей Грир была самой сильной и самой практичной. Ее слова успокаивали Марию, хотя и чуть-чуть. Она прошла от окна к кровати и села рядом с ней.

Она и ее дамы часто лежали так на кровати, особенно когда они были новенькими при дворе и полны надежд на будущее во Франции. Они были девчонками, которые хихикали, представляли свои первые поцелуи, мечтая о сыновьях дворян, которые иногда приходили на пиры во дворце. А теперь они говорили о планируемых убийствах и пророчествах…

– Просто он казался таким уверенным, – пробормотала Мария, думая о выражении лица Нострадамуса. Она слышала перешептывания тех, кто считал его шарлатаном, одной из марионеток Екатерины. Но Мария научилась распознавать лжецов. Тех, кто врал и заявлял об убеждениях, которых не разделял, но в этом человеке ничего подобного она не замечала. Нострадамус знал, о чем говорил, он верил в каждое свое слово.

– Это моя последняя ночь? – спросила она у Грир, ее голос был едва различимым шепотом. – Хотела бы я, чтобы я не…

– Ты этого хочешь? – спросила Грир мягко.

– Ты думаешь, что лучше знать, когда умрешь? Какая разница? Ты ведь не сможешь вернуться и изменить все. Это просто заставляет меня думать о вещах, что я сделала. О тех, которые я хотела бы никогда не совершать.

Грир посмотрела вниз, потирая щеку пальцами. Когда она вошла, Мария заметила, что ее глаза были красными и опухшими, а кожа покрыта пятнами. Грир настаивала, что все хорошо, даже если Мария знала, что это не так.

– Сожаление – это яд, – наконец сказала Грир. – Если ты можешь изменить что-то, чтобы не жить с ними, сделай это. Ты должна.

Мария посмотрела на свои руки:

– Я просто не могу перестать думать о Франциске. Где он этой ночью? В безопасности ли? А если я умру до того, как он вернется, и больше никогда с ним не поговорю?

Грир покачала головой, но Мария почувствовала, как все сильнее расстраивается. Она больше не беспокоилась, что стража или кто-то еще, проходя по коридору, услышат ее. Ей уже было все равно.

– Что если мы никогда не наладим отношения? Хотела бы я еще раз с ним поговорить. Всего лишь раз. Чтобы мы смогли сказать друг другу все, что хотели.

Грир посмотрела на Марию, затем кивнула:

– Ты сможешь, Мария.

– Как? – спросила Мария с горькой усмешкой. – Ты хочешь, чтобы я поехала за мужем в лес? Они не выпустят меня, даже если я буду умолять.

Грир подошла к столу, достала бумагу и перо и положила их на инкрустированную деревянную поверхность. Затем она вернулась к кровати и кивнула на письменные принадлежности:

– Даже если ты не можешь с ним поговорить, еще не значит, что у вас не может быть беседы. Напиши ему все, что хочешь сказать. Мы можем передать ему весточку. За воротами все еще есть всадники, мы найдем стражника и подкупим его, чтобы тот передал письмо. Нам известно, где в Ванне остановилась Лола, и Франциск скоро должен там быть. Еще не поздно.

– Когда ты стала такой мудрой? – спросила Мария, одарив ее легкой улыбкой.

– Обещаю, ты почувствуешь себя лучше, когда напишешь все это в письме, – сказала она. – И я буду рядом, если понадоблюсь.

Мария кивнула, глубоко вздохнула и пошла к столу. Она уставилась на чистый лист, смахнула накатившие слезы, попыталась прогнать мрачные мысли, тот факт, что она, возможно, пишет последний раз. Эти слова могут стать последними, обращенными к Франциску.

Она погрузила перо в чернильницу. Затем прижала его к пергаменту и начала писать.

«Мой дорогой Франциск,

я в наших покоях готовлюсь лечь спать без тебя впервые за несколько месяцев. Последний раз, когда мы спали врознь, ты был на битве при Кале. Меня же не покидает мысль, что мы продолжаем сражаться в иной войне, в которой нет четких границ.

Я не стану обременять тебя рассуждениями, я знаю, что ты неоднократно заявлял, что не веришь в пророчества, но я провела эту долгую бессонную ночь, размышляя о выборе, сожалениях и сказанных и несказанных словах, гадая, будет ли еще шанс сказать их.

Мне жаль, что я держала беременность Лолы в секрете от тебя. Она просила меня хранить ее тайну, но ты мой муж, и я не должна была ставить ее доверие выше твоего. Думаю, я была расстроена из-за тебя, из-за того, что ты был с Лолой, ревную, что она смогла дать тебе ребенка, а я нет. Может, то, что я утаила от тебя информацию, было тебе наказанием. Не важно, по какой причине, но я бы хотела изменить это. Я бы хотела иметь возможность изменить то, что сделала.

Не могу не думать, что все было бы иначе, если бы ты знал. Наверное, Лола рожала бы здесь, под присмотром врачей. Возможно, в детских покоях поселился бы здоровый малыш. И возможно, ты был бы рядом со мной, и меня бы не захлестывало чувство, что все вокруг рушится. Я могла бы прикоснуться к тебе в нашей кровати и не испытывать страх, что никогда не увижу твое лицо снова.

Но, пожалуйста, знай, что я сожалею о своих действиях. Не знаю, смогу ли простить себя, если что-то с тобой случится. Мы король и королева, но еще мы муж и жена, и, если ты вернешься, о чем я молюсь, мы найдем способ быть вместе.

Люблю тебя всем своим сердцем и молюсь о твоем благополучном возвращении ко мне.

Твоя любовь, Мария».

Мария подписала свое имя внизу. Слезы наполнили ее глаза. Она отодвинула листок, чтобы они не упали на него и не размазали чернила.

Франциск натянул поводья, замедляя коня, приблизившись к деревне Ванн. Он поправил капюшон, чтобы скрыть свое лицо. Все тело болело. Это был долгий день, полный волнений и опасностей. Он сделал неверный поворот, выезжая из деревни Марселя, и потерял несколько часов, пытаясь найти дорогу назад на верный путь. Не помогало и то, что распространились новости о чуме. Даже в тех деревнях, до которых она еще не добралась, большинство жителей заперлись в домах и отказывались открывать двери из боязни заразиться. Пришлось самостоятельно искать дорогу.