Когда он умолк, Арья тоже некоторое время молчала, потом обронила:

— Значит, так?..

— Значит, так.

«Семьдесят лет! Ничего себе!» Эрагон знал, что эльфы живут необычайно долго, но ему и в голову не приходило, что Арья может оказаться такой… старой! Ведь на вид ей можно было дать лет двадцать или чуть больше. Единственное, что, пожалуй, выдавало ее истинный возраст, это изумрудные глаза на совершенно гладком, лишенном морщин лице: глаза глубокие, все понимающие и чаще всего мрачные.

Арья откинулась назад, не сводя с него глаз.

— Ты занял не совсем ту позицию, какую мне хотелось бы, но это все же лучше, чем я думала, — призналась она. — Прости, я вела себя отвратительно, невежливо…

И ты, Сапфира, тоже прости… Ведь на самом деле вы поняли куда больше, чем мне казалось. И эльфы наверняка согласятся с твоим компромиссным решением, но ты никогда не должен забывать о своем долге перед нами. Все-таки это мы спасли яйцо Сапфиры. Без наших усилий никаких Всадников больше вообще бы не появилось.

— Я знаю это. И мой долг выжжен в моей крови и на моей ладони, — сказал Эрагон. Они снова помолчали. Он судорожно выискивал какую-нибудь новую тему для разговора, мечтая продолжить беседу и узнать об Арье еще что-нибудь. — Ты, значит, давно не была на родине? Ты, наверное, тоскуешь по Эллесмере? Или ты жила в другом городе?

— Нет, мой родной дом — Эллесмера. — Арья смотрела куда-то мимо него. — Но я не жила там с тех пор, как получила приказ отправиться к варденам. Тогда стены и окна нашего дома были увиты первыми весенними цветами… А те мимолетные мгновения, когда я возвращалась туда… О, по нашим меркам, они так коротки, не длиннее снов!

И Эрагону снова показалось, что от нее исходит острый запах сосновой хвои — точно кто-то нечаянно сломал ветку и раздавил ее. Этот аромат, казалось, открывал его чувства, освежал мысли, все его существо тянулось к ней…

— Как это, должно быть, тяжело — жить среди гномов и людей в Фартхен Дуре, где нет никого из твоих сородичей, — сочувственно сказал он.

Она лукаво посмотрела на него, склонив голову набок:

— Ты так говоришь о людях, словно сам не человек.

— Возможно… Возможно, я и впрямь нечто другое — некая смесь двух рас. Или даже трех. Ведь Сапфира живет во мне точно так же, как и я в ней. Мы разделяем одни и те же чувства, ощущения, мысли. Порой мне кажется, что мы не два отдельных существа, а одно.

Сапфира закивала в знак согласия столь энергично, что чуть не разнесла огромной головой мраморный столик.

— Так и должно быть, — сказала Арья. — Вас связывает древний и обладающий великой силой договор. Ты даже вообразить себе не можешь, какова его власть, ибо еще не до конца понял, что значит быть Всадником. Ведь твое обучение не закончено. Но это все придет. Ты отправишься в Эллесмеру, продолжишь свои занятия. Но не сразу. Сперва состоятся похороны. И пусть звезды хранят тебя!

С этими словами Арья встала и вдруг исчезла, скользнув куда-то в затененные глубины библиотеки. Эрагон даже глазами захлопал.

«Это только со мной сегодня что-то не так или со всеми? Вот и Арья то сердилась на меня, то вдруг принялась благословлять…»

«Все в этом мире будет «не так» до тех пор, пока не восстановится нормальный ход вещей, Эрагон», — откликнулась Сапфира.

Роран с трудом поднимался на холм. Он остановился и, щурясь, посмотрел на солнце сквозь пряди спутанных волос, падавших на глаза. До захода солнца оставалось еще часов пять. Вряд ли он сможет пробыть тут долго. Вздохнув, Роран двинулся дальше вдоль ряда вязов, утопавших в нескошенной траве.

Он впервые пришел на ферму с того дня, как они с Хорстом и еще шестеро мужчин из Карвахолла пытались спасти все сколько-нибудь стоящее, вытаскивая вещи из разрушенного дома и сгоревшего амбара. Целых пять месяцев он не мог решиться вновь увидеть эти места.

На вершине холма Роран остановился, скрестив руки на груди, и долго смотрел на развалины дома, в котором прошло его детство. Один угол дома еще держался, осыпающийся и обгоревший, но остальные стены рухнули и уже успели зарасти сорной травой. От амбара, похоже, и следов почти не осталось. Те несколько акров земли, которые им удавалось возделывать каждый год, заросли одуванчиками, сурепкой и пыреем. Кое-где, правда, виднелись листья случайно выжившей свеклы или турнепса. За фермой среди густых деревьев по-прежнему пряталась река Анора.

Роран сжал кулаки, желваки заиграли у него на щеках. С трудом подавив приступ бешеного гнева и опустошающей душу тоски, он еще долго стоял на холме, словно врастая в эту землю корнями. Его била дрожь, в голове крутились мрачные мысли. Не только его прошлая жизнь была связана с этой фермой, но и его будущее. На нее он возлагал все свои надежды. Его отец, Гэрроу, как-то сказал: «Земля — штука особенная. Если о ней позаботиться, то и она станет заботиться о тебе. Разве есть еще что-либо подобное на свете?» Роран хорошо запомнил эти слова и всегда старался бережно относиться к земле, пока к нему в Теринсфорд не явился Балдор и тихим голосом не рассказал ему, что случилось с фермой и с его отцом.

Роран даже застонал — такой болью отозвались в душе эти воспоминания, потом резко повернулся и решительно зашагал обратно к дороге. В тот день он испытал страшное потрясение: в мгновение ока его лишили всех тех, кого он любил, и он до сих пор не мог оправиться от этого удара, разом переменившего все его устремления и поступки.

Теперь Роран куда чаще задумывался о жизни, о будущем, и порой ему казалось, что прежде разум его был опутан некими узами, которые вдруг лопнули. Иногда ему в голову приходили такие идеи, которые раньше показались бы совершенно невообразимыми. Например, мысль о том, что он может и не быть фермером, или мысль о той высшей справедливости, которую часто воспевают в старинных преданиях, но в реальной жизни удается встретить крайне редко. Порой Роран был настолько поглощен подобными размышлениями, что с трудом мог подняться утром после бессонной ночи, чувствуя себя как бы придавленным их весом и значимостью.

Выйдя на дорогу, он решительно повернул на север, к Карвахоллу. На остроконечных вершинах гор все еще лежал снег, хотя в долине Паланкар уже недели две зеленела молодая травка. В небесах медленно плыло одинокое серое облако, направляясь к горам.

Роран провел рукой по подбородку, чувствуя ладонью отросшую щетину. «А все этот Эрагон — Эрагон и его чертово любопытство! Ведь это он притащил домой из Спайна тот камень!» Рорану понадобилось несколько недель, чтобы прийти к такому выводу, когда он выслушал все рассказы о том, что случилось на ферме, и заставил Гертруду, местную целительницу, вслух читать и перечитывать письмо, оставленное ему Бромом. Никакого иного объяснения случившемуся Роран не находил. Чем бы ни был тот камень, но именно он привлек в селение чужаков! Вот потому-то Роран и винил Эрагона в смерти Гэрроу, хотя, если честно, не слишком на него сердился, понимая, что Эрагон никому не хотел причинять зла. Нет, больше всего бесило Рорана то, что Эрагон даже не похоронил Гэрроу, а сбежал из долины Паланкар, забыв о своих священных обязанностях! Все бросил и отправился со старым сказителем Бромом в какое-то дурацкое путешествие! Неужели ему настолько безразличны те, кого он оставил дома? Или, может, он сбежал, потому что чувствовал себя виноватым? Или боялся чего-то? Или это Бром заморочил ему голову своими историями о приключениях? «Господи, — думал Роран, — да с какой стати он вообще стал слушать подобные глупости, когда с Гэрроу случилось такое? И теперь я не знаю даже, жив мой брат или умер».