Насуада присела за стол чуть боком, отвернувшись от Эрагона и Сапфиры.

— Вот мы снова и встретились, Всадник, — сказала она. — Отчего ты не стал приветствовать меня вместе с остальными? Я тебя чем-то обидела?

— Нет, Насуада. Я просто не осмелился ничего сказать тебе — боялся показаться грубым или глупым. В нынешних обстоятельствах не стоит делать чересчур поспешных заявлений, а потому… — Эрагон умолк. Ему вдруг стало страшно при мысли о том, что их могут подслушать. Совершив над собой определенное усилие, он обратился к магии и нараспев произнес: — Атра нозу вайзе вардо фра элд хорнья… — что примерно означало: «Да защитят нас чары от излишне любопытных ушей». — Прости, но теперь я уверен, что можно говорить без опаски, ибо нас не сможет подслушать ни человек, ни гном, ни эльф.

Лицо Насуады несколько смягчилось.

— Спасибо, Эрагон! — воскликнула она. — Ты даже не представляешь, сколь ценен твой дар! — Теперь голос ее звучал куда более уверенно.

За спиной Эрагона шевельнулась Сапфира. Дракониха встала, осторожно обошла вокруг стола и остановилась перед Насуадой, опустив голову так, что один ее сапфировый глаз уставился прямо в черные очи Насуады. С минуту Сапфира неотрывно смотрела на девушку, потом тихонько всхрапнула, выпрямилась и велела Эрагону:

«Скажи ей, что и я печалюсь из-за постигшей ее утраты и очень ей сочувствую. А еще скажи: пусть ее сила станет силой всех варденов, когда она наденет плащ Аджихада! Ее подданным нужна будет твердая рука».

Эрагон повторил ее слова Насуаде и прибавил:

— Аджихад был великим человеком! Его имя будут помнить вечно… А сейчас мне нужно кое в чем тебе признаться: перед смертью он приказал мне любой ценой не допустить раскола в рядах варденов. Это были его последние слова. Их слышала также и Арья.

Я хотел сохранить все в тайне из-за возникших сложностей, но ты, по-моему, имеешь право это знать. Я не уверен, что именно имел в виду Аджихад и чего именно он хотел от меня, но одно я знаю твердо: я всегда останусь на стороне варденов и буду изо всех сил защищать их. Я хотел, чтобы ты это поняла и знала: у меня нет ни малейшего желания самому командовать варденами.

Насуада горько рассмеялась:

— Так ведь и я вряд ли буду сама ими командовать, ты же должен понимать это! — Вся ее сдержанность куда-то исчезла, но остались самообладание и решимость. — Я знаю, почему ты оказался здесь раньше меня, и догадалась, чего добиваются члены Совета. Неужели ты думаешь, что за столько лет, пока я была рядом с отцом, мы с ним ни разу не обсуждали подобной возможности? Члены Совета ведут себя именно так, как я и ожидала. Зато теперь для меня все ясно, и я с чистой душой могу принять на себя командование варденами.

— Значит, ты не позволишь им сделать из тебя марионетку?

— Не имею ни малейшего желания! Но ты больше никому не говори о последних словах Аджихада. Глупо делать это предметом досужих обсуждений; к тому же люди могут воспринять его слова как пожелание того, чтобы ты заменил его на посту руководителя варденов; а это, безусловно, подорвет мой авторитет и внесет смуту в их ряды. Он сказал то, что тревожило его больше всего; он хотел во что бы то ни стало защитить своих подданных. Я бы сделала то же самое. Мой отец… — Голос ее дрогнул, но она быстро взяла себя в руки. — Я готова жизнь положить ради дела отца. И я хотела бы, чтоб ты это понял как Всадник. Все планы Аджихада, все его стратегические цели — все это теперь мое. И я постараюсь не подвести его! Империя непременно потерпит крах! И Гальбаторикс будет низвергнут!

Насуада умолкла. Эрагон заметил, что по щеке ее медленно ползет слеза. Он понимал, сколь сложным оказалось то положение, в которое она попала, и восхищался силой ее духа и воли, которых не сумел разглядеть раньше.

— А какую роль ты хочешь отвести мне, Насуада? Что мне делать среди твоего войска?

Она посмотрела ему прямо в глаза:

— Ты можешь делать, что тебе будет угодно. Члены Совета — просто глупцы, если думают, что смогут управлять тобой. Для варденов и гномов — ты настоящий герой, и даже эльфы поклонятся тебе, узнав о твоей победе над Дурзой. Даже если ты вдруг решишь пойти против Совета или против меня, мы будем вынуждены уступить, ибо народ всей душой поддержит именно тебя. И в данный момент именно ты обладаешь самой большой властью над варденами. Впрочем, если ты действительно согласен с моим назначением, то могу тебя заверить: я ни на шаг не отступлю от планов своего отца, так что тебе придется вместе с Арьей отправиться к эльфам и завершить там свое обучение, а потом вернуться к нам.

«Почему она со мной так откровенна? — мысленно вопрошал Эрагон. — Если она права, то зачем же мы согласились с требованиями Совета?»

Сапфира ответила не сразу.

«Так или иначе, — сказала она, — теперь уже слишком поздно. Ты уже дал свое согласие. А Насуада говорит с тобой откровенно просто потому, что твоя магия наконец-то избавила ее от любопытных ушей. Ну, и еще потому, что она надеется отвоевать нашу преданность у Совета».

И Эрагон вдруг решился, но сперва все же спросил Сапфиру, можно ли полностью доверять Насуаде.

«Да, — мгновенно ответила дракониха. — Она говорила совершенно искренне».

Эрагон сказал ей, что собирается сделать. Сапфира одобрительно кивнула, и он, вытащив Заррок из ножен, медленно подошел к Насуаде. Он успел заметить, как в глазах ее промелькнул страх, взгляд невольно метнулся к двери, а рука, скользнув в складки платья, стиснула какое-то невидимое оружие. Остановившись прямо перед нею, Эрагон преклонил колено и положил Заррок плоскостью острия на вытянутые руки.

— Насуада! Мы с Сапфирой здесь недавно, но успели за это время проникнуться глубочайшим уважением к Аджихаду. И теперь нам кажется, ты будешь ему достойной заменой. Ты сражалась с нами вместе и не отступила, когда другие бежали с поля боя. Кстати, я ни разу не видел среди сражавшихся тех двух женщин, что входят в Совет. Кроме того, ты никогда не относилась к нам подозрительно, всегда была честной и искренней, и мы с Сапфирой решили: я, Всадник Эрагон, предлагаю тебе свой клинок, свою верность и преданность.

Эрагон произнес это торжественное обещание с чувством окончательной победы, но твердо знал, что ни за что не сумел бы изречь подобных слов перед битвой при Фартхен Дуре. Теперь же у него перед глазами стояли убитые и раненые в том бою. Теперь война с Империей стала не только его, Эрагона, личным делом. В ней участвовали все вардены, и он обязан был помочь им и всем тем, кто страдал под тягостной властью Гальбаторикса. И свержению этой власти — сколько бы времени на это ни потребовалось — он решил посвятить всю свою жизнь до конца.

И все же он страшно рисковал, принеся клятву верности Насуаде. Совет возражать не посмеет: ведь Эрагон пообещал принести клятву верности новому, выбранному ими предводителю варденов. Но хватит ли у Насуады сил и умения выполнить свои обещания? «Что ж, лучше дать клятву честному глупцу, чем лживому мудрецу», — решил Эрагон.