– Циби, они ведь не станут нас бить? Мы не сделали ничего плохого, правда? – шепчет Ливи.

– Конечно нет, – отвечает Циби, надеясь, что ее голос не выдаст собственного страха.

В нескольких метрах от того места, где они стоят в ожидании новых распоряжений, одна из девушек подходит к глинковцу что-то спросить, но тот поднимает хлыст и стегает ее по руке. Некоторые девушки в ответ на это громко кричат на него и отводят девушку в сторону. Циби прижимает к себе Ливи, когда платформа заполняется новыми охранниками, которые командуют построением сотен девушек в длинные колонны, чтобы вести их дальше.

Они идут не очень долго, и их останавливают перед протяженным забором из стальной сетки, за которым Циби различает несколько внушительных темных зданий.

Входя на территорию этого, судя по всему, военного лагеря, девушки замечают на транспортных средствах военную символику. По обе стороны единственной дороги, проходящей по всей длине огороженной сеткой территории, стоят бараки. Циби и Ливи примыкают к группе девушек, которых ведут к двухэтажным баракам. Запустив их внутрь, за ними захлопывают дверь. Девушки медленно опускаются на пол, находя себе место сесть, лечь или свернуться калачиком.

– Думаешь, нам дадут что-нибудь поесть? – спрашивает Ливи.

– Думаю, вряд ли будет больше того, что нам дали вчера вечером, – отвечает Циби.

– Но ничего не было.

– Да, ничего. Подождем немного, что же делать?

Плач и шепот слышатся в их комнате, как и в помещении над ними. Но ничего не поделаешь. Циби и Ливи ложатся на пол и, подложив под головы свитеры, укрывшись пальто, в конце концов засыпают, от усталости не чувствуя даже голода, страха или каких-то желаний.

На следующее утро, не получая никаких указаний от охранников, девушки чувствуют себя еще более подавленно. Циби считает: то, что их оставили в этом помещении, предоставив мыслям о худшем, – это часть плана Глинковой гвардии. Напуганными, голодными женщинами куда легче манипулировать.

Ливи забирается на свой чемодан, чтобы выглянуть через окно во двор.

– Что ты там видишь? – спрашивает Циби.

Вокруг собрались другие девушки. Привстав на носки, Ливи всматривается в мутное стекло. Опираясь на подоконник одной рукой, другой она пытается смахнуть рукавом пыль, но теряет равновесие и разбивает стекло, после чего падает на пол, осыпанная осколками стекла.

Циби быстро оттаскивает ее от окна, и другие девушки тоже уходят вглубь помещения, не желая иметь отношения к разбитому стеклу.

– Ты в порядке? Не поранилась?

Циби сметает с волос и пальто Ливи осколки стекла.

– В порядке, – быстро отзывается Ливи.

– Ну-ка дай посмотрю.

Циби осматривает лицо Ливи, а потом берет ее за руки. От середины правой ладони Ливи тянется длинный кровавый порез. Кровь капает на пол. Циби приподнимает свою юбку и берется за белую полотняную нижнюю юбку. Наклонившись, она хватается зубами ткань, разрывает ее и начинает отдирать длинные полоски, которыми забинтовывает рану Ливи. Почти сразу через белую ткань проступает кровь.

Ливи оцепенело смотрит, как сестра перевязывает ее пораненную руку. Боли она не чувствует.

Распахивается дверь, и входят трое охранников. Не говоря ни слова, они хватают двух девушек за руки, выволакивают их из барака и захлопывают дверь.

Остальные девушки с ужасом наблюдают за происходящим, прижимаясь друг к другу.

Проходит час или больше. Дверь вновь открывается, и девушкам приказывают выходить. На пороге у тех из них, кто взял с собой чемоданы, отбирают их. Циби слышит, как один из охранников говорит девушке, что ее чемодан будет на месте, когда она вернется.

Девушек приводят в другое здание, с большой кухней в задней части. Они выстраиваются в очередь и оказываются перед приведенными сюда ранее шестью девушками, которые подают им маленькую оловянную миску с разваренной капустой и куском хлеба величиной с их кулак. Возможно, когда-то здесь была столовая, но сейчас здесь нет ни столов, ни стульев, поэтому девушки садятся на пол, заполняя голодные желудки безвкусной едой.

Вернувшись в бараки, девушки видят ведра с водой, тряпки и щетки. Им приказано отмыть помещения до блеска. Они по очереди моют пол под надзором охранников.

Оставшуюся часть дня они то сидят, то встают и все время плачут. Вечером их опять отводят в столовую, где выдают картофелину и кусок хлеба.

Оказавшись снова в бараке, одна девушка напоминает им, что сейчас Песах, еврейская Пасха. Но как могут они здесь исполнять пасхальные ритуалы? Девушка указывает на светловолосую девушку-подростка, сидящую отдельно.

– Ее отец – наш раввин. Она должна знать порядок богослужения.

Все взоры обращаются к светловолосой девушке, которая кивает и открывает свой чемоданчик, доставая оттуда Пасхальную Агаду. Вскоре все окружают девушку, вознося молитвы и погрузившись в тяжелую печаль.

На следующее утро, снова без завтрака, девушек выводят из лагеря и доставляют на железнодорожную станцию. И снова их сопровождают охранники из Глинковой гвардии с хлыстами.

У платформы ждет готовый к отправлению состав. Но девушек ведут к вагонам для перевозки скота в конце состава.

– Залезайте! – снова и снова орут охранники.

Однако девушки не двигаются. Циби чувствует себя животным, оцепеневшим от света автомобильных фар. Неужели они должны залезть в вагон, предназначенный для скота?

– Циби, что происходит? – кричит Ливи.

– Не знаю, но… эти вагоны, они же для животных.

Но глинковцы не намерены шутить. Щелкая хлыстами, они с их помощью загоняют девушек в вагоны, двери которых находятся высоко над землей. Проклятия, крики, побои продолжаются, забыта всякая благопристойность. Девушки с трудом вскарабкиваются в вагоны, протягивая друг другу руки и помогая забраться внутрь.

Циби подталкивает Ливи в руки девушки, которая затаскивает ее в вагон. Вонь от коровьего навоза смешивается с ощутимым запахом людского страха.

Девушки забиваются в теплушки, где можно только стоять. Тяжелые двери запираются на засовы, и свет проникает внутрь лишь через щели в деревянных стенах.

Теперь плачут практически все. Стоящие у стен отчаянно кричат, колотят кулаками в доски, требуя освободить их.

Циби и Ливи попали в кошмар наяву. Никуда не деться от близости чужих тел, от плача, ужасной жажды и мучительного голода. Поезд часто останавливается, иногда стоит недолго, иногда довольно долго, однако двери остаются закрытыми. Циби отрывает все больше полосок от своей нижней юбки, чтобы поменять Ливи повязку, пока не остается лишь пояс.

Наконец двери со скрипом открываются. Солнце уже ушло за горизонт, но даже этот неяркий свет заставляет глаза сощуриться. Сердце Циби едва не выпрыгивает из груди, когда она замечает нацистскую форму. Это эсэсовцы. Лишь однажды она видела их в дедушкиной газете, но