Я иду вверх по лестнице. Вообще-то спать пока слишком рано, но мне больше не хочется сидеть с Диркье и с папой. Посреди лестницы я сажусь на ступеньку. Раньше, когда не спалось, я часто сидела здесь, в широком месте, где лестница сворачивает вправо. Когда папа выходил из гостиной, я могла быстренько шмыгнуть наверх. Слева расположено высокое узкое окно, которое выходит на подъездную дорожку и на соседскую живую изгородь. Ночами я иногда вижу, как там шныряет ежик. А сейчас сижу и слушаю глухой папин голос. Я не разбираю, что́ он говорит, но, должно быть, что-то остроумное, потому что Диркье смеется. Потом опять наступает тишина.

Я смотрю наружу – ежика не видно. Правда, еще не совсем стемнело. Встаю, поднимаюсь наверх. Заглядываю к Калле. Он спит с кроликом под головой. Уши кролика словно бы растут из Каллиных кудряшек. Я целую братишку в волосы.

Потом чищу зубы, надеваю пижаму, ложусь в постель, но через пять минут опять стою возле кровати. Некоторое время смотрю в окно. Потом опять выхожу в коридор. Слушаю у лестницы – из гостиной не доносится ни звука. Поднимаюсь на чердак, там на повороте лестницы тоже есть ступенька с окошком. Ежика по-прежнему нет. Зажигаю свет в комнате для гостей.

И пугаюсь сама себя. Я забыла, что там висит большое зеркало. На деревянном столе у стены до сих пор стоят мамины швейные машинки. Я провожу ладонью по столу и по деревянной шкатулке со швейными принадлежностями. Большая такая шкатулка со множеством выдвижных ящичков. На стенных полках стоят стеклянные баночки с пуговицами и шпульками и прозрачные коробки с лоскутками и ленточками. Рядом со швейной машинкой – стопка модных журналов. Из них выглядывают желтые закладки.

Потом я иду к чулану под скосом крыши. Открываю дверцу, забираюсь внутрь. Во весь рост не выпрямишься. Там хранится походное снаряжение и коньки, а еще коробки со старыми игрушками. Ну и большущий зеленый кофр, доставшийся нам от дедушки, которого тоже нет в живых. Когда была маленькая, я заглядывала в этот чемоданище, но позднее уже нет. Подтаскиваю его по бетонному полу к дверце чулана. На бетоне остаются полосы. Беру полотенце, висящее возле умывальника, обтираю чемодан полотенцем и волоку дальше, в гостевую комнату. Теперь он хорошо скользит по черному мармолеуму. Ставлю его у изножья гостевой кровати. Поднимаю крышку и вдыхаю запах. В чемодане лежат мамины платья, а сверху – мешочек с лавандой. Одно за другим я бросаю платья на кровать. Некоторые мне знакомы по маминым фотографиям. Прикладываю к себе синее, смотрю в зеркало. Надеваю платье поверх пижамы. Чересчур велико. Кружусь перед зеркалом. С пижамой под платьем никакого вида. Снимаю это платье, примеряю другое, красное в мелкий белый горошек, теперь уже без пижамы. Из коробки на полке достаю белый бантик, пришпиливаю на талии. Платье даже не слишком длинно, но слишком широко. В чемодане есть еще короткий голубой жилетик с пуговками в форме розочек. Надеваю его поверх платья, застегиваю пуговки. Очень мило, только чуточку старомодно.

Беру журналы и ложусь на кровать. Листаю страницы. Там, где желтые закладки, мама что-то написала карандашом. Цифры, мерки. На одной из закладок написано: Лидвин. Я открываю страницу. Там изображена женщина в джинсах и голубой блузке навыпуск. Блузка с рукавами три четверти, с застежкой на мелких пуговках. Я прямо слышу, как Лидвин бормочет: «Сколько возни с этими пуговками». На желтой закладке написано: черная, с длинным рукавом, меньше пуговиц? Да, мама все обдумала. Провожу пальцами по буквам. Нюхаю бумажку. Значит, это мама написала незадолго до смерти. Блузка наверняка бы получилась красивая. Чуть приталенная, но достаточно просторная для Лидвин. Я зажмуриваю глаза, пытаюсь представить себе, как Лидвин примеряет блузку. А потом представляю себе маму с сантиметром на шее и подушечкой булавок в руке, чтобы подогнать кой-какие мелочи.

– Сурикатик, я тебя потерял.

Я просыпаюсь от папиного голоса. Чувствую его руки, обнимающие меня. От него пахнет пивом и духами. Мне не хочется совсем просыпаться. Он поднимает меня на руки, садится на край кровати. Я сижу у него на коленях, положив сонную голову ему на плечо. Он слегка покачивает меня из стороны в сторону. И ничего не говорит.

– Уложить тебя в постель? – спрашивает он немного погодя. Помогает мне снять жилетку, отцепляет белый бантик, снимает с меня через голову красное платье в горошек. Я, как маленькая, позволяю надеть на себя пижаму. Папа несет меня вниз по лестнице в мою комнату, укладывает под одеяло.

– Ах, девочка, как же ты похожа на маму, – успеваю услышать я и снова засыпаю.

Иногда я думаю: Лидвин вполне может управиться в саду и без меня, в одиночку. Когда я шла по дорожке к дому, она лопатой грузила в тачку гору деревянных обрезков. Хотела насыпать на тропинку новый слой. Но вдвоем удобнее. Да, в общем, и веселее. Я толкала тачку, а она лопатой кидала обрезки на тропинку. Потом мы вместе несколько раз прошлись по ней, хорошенько все утоптали. Шли гуськом, друг за дружкой, тропинка узкая, рядом не пройти.

– Здорово мы топаем, а? – сказала я.

Она невольно рассмеялась.

– Как по-твоему, я похожа на маму? – спросила я, когда мы закончили и пили чай.

Она посмотрела на меня.

– Все больше и больше. Очертания лица, глаза, волосы…

Я вдруг подумала, что еще ни разу не слышала от Лидвин про ее маму.

– А у тебя была мама? В смысле…

Она не дала мне закончить фразу.

– С технической точки зрения – конечно.

Пожалуй, тема не самая удачная. Но сразу переключиться на что-нибудь другое, по-моему, не менее странно.

– Она гордилась, когда вышла твоя первая книга?

– Все мои книги красовались у нее в шкафу, что верно, то верно, но сказала она только одно: «Молодец, что все это придумала».

– А когда тебя по телевизору показывали?

Мой папа лопнул бы от гордости.

– Тогда она позвонила мне на следующий день. И спросила, почему я не сходила в парикмахерскую. – Лидвин провела рукой по волосам. – А я, между прочим, как раз ходила в парикмахерскую. В хипповую такую, прямо перед тем, как ехать в студию. И явилась на съемку как огородное пугало. Одной девушке в студии пришлось поработать феном и щеткой и вылить на меня уйму лака.

– Значит, твоя мама…

– Ах, да что с нее возьмешь.

Я не знала, что сказать. К счастью, Лидвин сама заговорила:

– Как-то раз я зашла к вам в сад, хотела посоветоваться с твоим папой насчет моего ноутбука. Как сейчас вижу. – Она закрыла глаза. – Ты на голых коленках ползла по траве, а твоя мама, в цветастом платье, ползла следом, тоже на голых коленках. Она хватала тебя за пухленькие ножки, а ты смеялась. Некоторое время я стояла и смотрела, а вы даже не заметили меня. И я вернулась домой. Позднее попробовала все это записать, но не получилось.