Прижавшись к стойке, я судорожно пыталась понять, что же делать. «Думай-думай, дурная! Ты затеяла! Всё началось, когда ты почувствовала огонь. А что способно его погасить? Ну же!»

Я представила, что с чёрных балок на головы драчунов, как из огромного ведра, льётся вода. Не помогло.

Итак, огонь возник из меня, пусть и вода тоже появится во мне! В желудке похолодело, словно я наглоталась снега. Он начал таять, и я направила вверх по позвоночнику светящий голубоватым светом ледяной поток. Он взмыл к балкам и фонтаном обрушился в зал. Воображаемая талая вода лилась и лилась, утекала куда-то под пол, и я продрогла, словно и вправду вымокла под дождём.

Драка замедлилась, и нетрезвые, как один, посетители внезапно потеряли всякую охоту махать кулаками. На потных лицах взъерошенных в схватке мужчин отразилось недоумение. Одни к разочарованию зевак лениво вернулись за уцелевшие столы, другие, позёвывая, поплелись вон, а третьи – заснули прямо на поле боя. Из-за стойки послышался раскатистый храп мсьё Живаза.

Выдохнув с облегчением, я сгребла в карман передника кошель с деньгами и бросилась к Этьену. Тот лежал на полу распростёртый в неестественной позе и не шевелился. Над ним стоял великан, рассматривая свою громадную пятерню, словно решал, куда ее деть.

– Хватит, – жёстко сказала я.

Великан с остекленевшим взглядом на широком и, как оказалось, добродушном лице кивнул.

Я склонилась над Этьеном. Прислушалась. Он дышал, но был без сознания. На плече сюртук и рубашка пропитались кровью. Её солоноватый запах, смешанный с потом и сильным перегаром, показался мне невыносимым.

Боже, Боже! Что делать? И спросить некого… А вдруг он из-за меня умрёт?

Я закрыла от ужаса рот ладонью. Увы, на помощь Этьену никто не спешил. Видимо, с таким характером он друзьями не обзавёлся. Зеваки только рассуждали вполголоса: кто я, любовник ли он мне, окочурится ли на месте или дольше протянет.

Каким бы Этьен гадом ни был, ему всё-таки нужна помощь. Я решительно поднялась. Великан так и стоял подле меня, будто слуга в ожидании указаний. Вот я и распорядилась:

– Поднимите его. Осторожно. Несите к мсьё Годфруа, к лекарю.

– Угу, – почему-то подчинился мне великан и взвалил Этьена к себе на плечо. – Куда?

– Следуйте за мной, любезный, – сказала я строго.

И наша странная процессия направилась вверх по улице.

* * *

Я не могла понять, почему огромный блондин тащится за мной, как покорный ослик, и что вообще происходит, но видом своего удивления не выдавала. Эдак еще опомнится верзила, сбросит Этьена на булыжники, а я уж точно этого несчастного наглеца не дотащу. Пока же напрашивался вывод, что великан по сравнению с другими посетителями ресторации – самый восприимчивый или, наоборот, самый заторможенный. Но волновал он меня меньше всего.

Я оборачивалась то и дело, и, глядя, как безжизненно свисают голова и руки моего обидчика, отнюдь не чувствовала радости за то, что отомщена. Сердце сжималось. Я не улавливала чужой боли сейчас, оставаясь под воздействием утренней иглы, которую привычно вколол мне между бровями мсьё. Но в душе было так скверно, что и не передать.

Пока мы шли, я мысленно смирилась с тем, что лекарь отправит меня ко всем чертям. Поделом.

Себастьен вытаращился на нас, когда мы вошли в ворота.

– Мсьё Годфруа у себя?

– В кабинете был.

– Сюда, – поманила я пальцем великана.

Через пару минут он уже свалил на кушетку тело Этьена.

Не разглядев ещё лица раненого, мсьё Годфруа пробормотал, кивая на великана:

– Ничего себе улов. Без добычи не ходишь? – но тут же я вздрогнула от вскрика: – Этьен! Чёрт возьми! Жив?! Кто его так?!

Лекарь склонился над сыном, пытаясь нащупать пульс. Видимо, нащупал – облегчение мелькнуло на лице мсьё Годфруа, но оно тут же снова стало суровым.

– Кто это сделал, я спрашиваю?! Онемела, Абели Мадлен?

Не зная, что сказать, я развела руками, запнулась и брякнула:

– Я…

– Как это ты? У тебя что, баллиста в юбках запрятана или палица в переднике?

– Ну… не своими руками, мсьё, так… вышло… Я не хотела…

Лекарь всмотрелся в ещё остекленевшие глаза белокурого великана и зло сплюнул на пол.

– Потом разберёмся. Голема своего вон выстави. Или нет… пусть воды принесёт. Ведро. Лучше два. И Женевьеву сюда зови. Чего застыла, как соляной столб? Марш, я сказал! – прорычал мсьё Годфруа.

С воплем «Женевьева-Женевьева, сюда!» я бросилась по коридорам и к колодцу. Великан – за мной.

Служанка как сквозь землю провалилась.

Мы вернулись в кабинет, великан со стуком поставил ведра на каменный пол, расплескав. И я махнула на него:

– Всё, спасибо. Идите, идите домой!

Блондин вышел за дверь, а я обратилась, переводя дыхание, к лекарю:

– Нет Женевьевы. Давайте я сделаю, что смогу.

– Наделала уже! – рявкнул лекарь, разрезая рубаху на сыне.

У меня внутри похолодело: помимо синяков и ссадин на обнаженном мускулистом торсе юноши сочились кровью несколько колотых ран.

– Проклятье! – Лекарь сунул мне в руку бинты и показал: – Держи тут и тут. Крепко дави. Надо остановить кровотечение. Да не трясись, чёрт тебя побери!

Ледяными пальцами я прижала к плечу и боку Этьена серую ткань, и она быстро стала напитываться алым. Под моей ладонью стало горячо и влажно. Я сглотнула и прижала сильнее, пытаясь сдержать кровь. Лекарь сосредоточенно обрабатывал другие раны и перевязывал их. Потом оттолкнул меня и занялся этими.

– Вон чистая тряпка. Смой кровь с его лица.

Я дрожащими руками принялась это делать – красавца Этьена было не узнать под распухшей, разбитой маской. Я решилась спросить:

– У вас есть здесь алкоголь?

– Зачем тебе? – не понял лекарь. – А-а, нет, не стоит.

– Но я же могу…

Лекарь поднял на меня чёрные глаза, в них сверкала такая же мстительная злость, какую я видела у Этьена:

– Смертельных ран нет. Отлежится. Может, поумнеет.

Мне было не понять, видимо, ни отца, ни сына. Я снова со страхом глянула на почти голого, беспомощного Этьена и закусила губу. Моё мнение тут не требуется.

Мсьё Годфруа буркнул:

– Ещё успеешь принести пользу. А этот болван зелёный ничего не поймёт, пока жизнь не научит. Сам наверняка нарвался. В следующий раз меня рядом может и не быть…

В дверь забежала служанка.

– Звали, мэтр? О, Господи…

– Чёрт побери, Женевьева! – явно обрадовался лекарь. – Где шлялась?! За работу! А ты, Абели, иди, погуляй.