Готовя для просвещенной элиты очередную фотовыставку о старой архитектурной Москве, Кыса познакомилась с Катей Трофимовой, которая по роду службы знала, где искать нужные утраченные облики, исчезнувшие архитектурные шедевры. Кыса вообще-то уже не заводила новых подруг, но тут что-то щелкнуло и склеилось.

Кыса познакомила Катьку с Аленой, и они некоторое время хороводились втроем, но потом, устав от московских ресторанов и клубов, выбрались однажды к Полине на дачу и мгновенно прикипели душой и к Полине, и к даче. Через пару месяцев они уже и не представляли себе иного места, где можно столь же задушевно посидеть, выпить и диетически закусить лобстерами, которые неизменно привозила Кыса.

В посиделках, понятное дело, немалое место уделялось размышлениям о том, насколько мир создан лишь для удобства мужчин.

Кыса и особенно Алена скептически слушали рассуждения Полины о тайном обществе, где женщины будут, разговаривая друг с другом, познавать себя. Катька убеждала их, что истинный грех женщины не в том, что та вкусила плод познания, познала сама и показала Адаму, что такое страсть. Это-то и сделало ее творцом. Грех же ее в том, что она об этом забыла и вместо познания продолжает веками цепляться за мужиков и беременеть от них при первой удобной возможности.

Алена и Кыса находили Катькины рассуждения забавными, но вековые вопросы греха, страсти, познания их волновали мало, а то, что мир устроен для удобства мужчин, им было ясно и без Катькиных библейских образов. Однако в отличие от Полины с Катькой обе они варились в круговороте светской жизни, а та без устали подбрасывала все новые истории до боли однообразного вероломства мужчин, которое, несмотря на его предсказуемость, неизменно потрясает женщин, хотя давно можно было бы и выработать какое-то столь же типовое противоядие, вроде вакцины.

– Мне лично это по барабану, – говорила Алена. – Двух мужей… тьфу, двух детей вырастила… От трех мужей. С которыми развелась. Прошла через все… Шило на мыло менять зареклась.

– А остальное в своем же глянце прочла, – буркнула Кыса.

– Точно, – соглашалась Полина. – Я человек к гламуру отношения не имеющий, то есть ваш главный читатель. Так меня уже тошнит от этих караванов историй. Одно и то же, год за годом: сказка любви неизменно оканчивается мордобоем, дележкой имущества, судебными тяжбами за детей. Но именно то, что год за годом все повторяется под копирку, говорит, что надо объединяться.

– Не вижу, на почве чего, а главное с кем, – проворчала Кыса. – Любая списанная, отставленная тетка, независимо от возраста, сходит с ума по-своему и теряет способность к рациональным действиям.

– Далеко не всегда, хоть на себя посмотри. – Алена закурила сигарету и отхлебнула шампанского. – О себе и Катьке говорить тоже не буду. Но не могу не сказать про Ирину Степанову. Кать, ты ее знаешь?

– Встречала пару раз. Знаю, что ее муж бросил после того, как она его разводила страшное количество лет, но потом все равно что-то не склеилось.

Ирина Степанова женила на себе пятидесятилетнего Вадима Маросеенко, когда ей было двадцать три. Канонический случай ухода Вадима от первой жены, с которой они конечно же остались друзьями, получил канонические оценки в свете и канонически-профессиональное – nothing personal – внимание глянца.

Ирина родила Вадиму сына, отчего превратилась из длинноногой лани с хрупко-неуверенной грацией в дородную молодую русскую бабу. Именно от этой точки можно было и начать диагностику этого случая, ибо тернистый путь возврата к добрачной стройности Ирина проходила в клинике Бухингера в Марбелье, затем то ли в Мерано, то ли Ланзерхофе – традиционных школах жизни почти всех «дам без возраста», занятых возвращением себе утраченной молодости и привлекательности.

Но Ирина не стремилась обрести подруг в этих юдолях скорби, зная, что она находится по иную сторону баррикад. Все эти первые жены, калечные пациенты юдолей, так и останутся там и будут из последних сил подтягивать свои оплывающие ноги, вкалывать сотни шприцев в носогубные складки, но все это суета сует, ибо девичьего огня, безмятежности молодости, влажных, полных любви и желания глаз им не вернуть.

Она же, в отличие от них, просто слишком много сил потратила на развод Вадима с первой женой и вынашивание его ребенка. Сейчас похудеет, сделает последний, маленький по сравнению со всеми этими муками шаг, и начнется длинная лучезарная жизнь с Вадимом.

Но никогда не знаешь, что приготовила тебе жизнь, где проходит линия фронта и где возводить баррикады. Вадим оценил результат битвы жены за взятие некогда сданной высоты гламурной стройной девы. Результатов битвы никто не умалял, но пока шла битва, высоту захватили иные силы, о существовании которых Ирина в свои двадцать шесть не могла и подозревать.

У Вадима появилась своя «маша-даша», тоже годов так семнадцати. Оценив возврат Ирины к товарному виду, Вадим в качестве отступного обеспечил ей карьеру, призванную служить интересам его обширной империи, сделал ее главой администрации одного городка на трассе «Золотого кольца», где у него были три завода и по мелочи куча недвижимости, предложив жене сублимировать ум, красоту и напор в охрану семейных рубежей. Сам же построил новую дачу, где и поселился с «машей-дашей», наезжая на «Золотое кольцо» исключительно для участия в совещаниях по вопросам развития его бизнеса на подведомственной жене территории.

Походив по стенке с полгода, Ирина пригрела местного мента Юрочку, сделала его данной ей властью начальником УВД, а также без колебаний и промедлений перевела на себя все активы, паями в которых она владела вместе с Вадимом.

Вадим за утрату части своих активов на Ирину зуб не заточил, но появление мента в собственной, хоть ныне и пустой, супружеской постели совершенно не одобрил и скрежетал зубами.

Ирина боролась с жизненными напастями, как и все, в одиночку, но радовалась, насколько это было возможно, жизни. Когда Вадим заезжал в ее вотчину, она считала своим долгом соблюдать ею самой установленные правила, поэтому проводила ночи не в Юрочкином, а в Вадимовом, теперь уже ее собственном, доме. От этого по стенке шел Юрочка, зато забавлялся Вадим. По документам они с Ириной оставались супругами, поэтому на совещаниях под Ирининым руководством Вадим любил забавлять местную публику замысловатыми спектаклями.

Он садился за стол заседаний и в самый неподходящий момент говорил председателю высокого собрания, то есть собственной жене:

– Ир, скажи, чтобы окна прикрыли. Ты и в доме всю ночь окна открытыми держала, простудила меня, старика. Совсем нос заложило… Я каждый раз после ночи с тобой чувствую себя совершенно разбитым…

Публика потешалась, Юрочка багровел, вечером после отъезда Вадима встречал Ирину истерикой.

– Все понимаю, только зачем ей этот мент понадобился, не понимаю и никогда не пойму. Такая же шалава, как Настя.

– Не скажи, – возразила Полина. – Судя по Алениному рассказу, Ирина – это феномен. Только внешне синдром шалавы Насти, но ведь – не шалава! Не расквасилась, не упала на четыре лапы, а выжала из ситуации весь возможный позитив и радуется жизни.