Я – не влюбчивая. Я всегда была прагматичной реалисткой. Я никогда не поддавалась эмоциям и всегда следовала логике. Но сейчас мой привычный уклад рушился, как карточный домик. Сейчас всё внутри меня крутилось, переворачивалось и содрогалось.

Он не звонил мне неделю.

Более того – он не отвечал и на мои звонки.

Я не находила себе места. Я постоянно думала о нём, о себе. О том, что мы сделали. О том, что он сделал. О том, что я позволила ему сделать.

Воспоминания о той ночи преследовали меня, как только я оказывалась в темноте своей спальни. Врывались в голову ледяным воздухом, покрывали мурашками мою кожу. Тогда, после его тихого: «Не знаю», мы ещё раз занимались сексом, но это было иначе.

Мы целовались, он обнимал меня, прижимался губами к моей шее, до тех пор, пока я не почувствовала новую волну тепла, прокатившуюся по моему телу. Он тоже её почувствовал, я знаю это. Я ощущала это. Я чувствовала это на своём языке.

Я забралась к нему на колени, окончательно угробив свою юбку. Он кусал мои губы, сжимал мои бёдра пальцами – так сильно, что синяки до сих пор не прошли. Его брюки были по–прежнему расстёгнуты, и я чувствовала влажной плотью его член – абсолютно, блять, полностью готовый для второго раунда. Я скакала на нём, как одержимая, зарывалась лицом в его шею, когда не оставалось сил, и он приподнимал меня в медленном, неторопливом темпе.

Мы даже не пользовались презервативом.

О чём я на хрен думала?

Это было больше. Полнее. Чувственнее. Тогда, в темноте и прохладе остывающего на морозе салона, пропахшего нашими телами, нашим потом, я поняла, что это – иное. Он не просто проникал глубоко физически; он, словно пробрался под кожу. Поселился в мыслях, прочно засел в голове. Его запах, его голос, вкус его солёной кожи – всё, всё сводило с ума.

В темноте я услышала шорох, а потом скрип открываемой двери.

– Мам? – шепнул Дёма, мой младший, – Можно я к тебе?

– Конечно, – ответила я, чуть сдвинувшись на кровати.

Он быстро запрыгнул под одеяло и прижался ко мне, обнимая одной рукой и уткнувшись носом мне в грудь. Я начала гладить его спину сверху–вниз – привычка, только так он успокаивался совсем маленьким.

– Мам, а почему папа к нам не приходит? – тихо спросил Демид, не поднимая головы.

Я медленно сглотнула, и обняла его, просунув одну руку под его плечи. Вздохнула, а потом произнесла полушёпотом:

– У него много работы. Но он всегда передаёт вам привет, ты же знаешь.

– Мам, а ты скучаешь по нему? – вдруг спросил он.

От этого вопроса я вздрогнула, но Дёмка этого не заметил. Прикрыв глаза на секунду, я честно ответила:

– Скучаю, – проглотив такое же честное: «Но не по нему».

– Я тоже, – прошептал он.

Дыхание сына выровнялось и замедлилось – уснул. Мои глаза тоже начали закрываться, медленно тяжелея. Сквозь полудрёму я услышала, как Кирилл – старший сын – тихо прокрался в мою комнату. Повернувшись на спину, я вытянула вторую руку, и он так же быстро, как брат, устроился рядом. Прижав детей к себе, я провалилась в сон, впервые за эту неделю спокойный и безмятежный.

***

Если бессмысленно, то незачем меня понимать и головой кивать.

Если не искренне, но больше не нужно в любовь играть и фразам моим внимать.

Иван Дорн «Синими, жёлтыми, красными»

Проведя почти весь восьмой (или девятый?) день за изучением обстоятельств дела, проверкой улик и доказательств, я наконец–то отправила его в суд и даже успела сделать наброски для обвинительной речи. Конечно, больше толку было бы, если бы подозреваемый выдал своё «начальство», но он упорно молчал. То ли надеялся на помощь, то ли на снисхождение за своё молчание.

Впрочем, это обычная практика. Мелких сошек ловят часто, так же часто сажают на приличный срок – козлы отпущения для тех, кто организует бизнес. Иногда мне вообще кажется, что поймать кого–то крупного в наркоторговле просто невозможно, потому что они имеют непосредственное отношение к власти. Скорее всего, так и есть, но доказать это невозможно, естественно.

Убрав папку в сейф и закрыв его на ключ по протоколу, я потянулась на кресле и бросила взгляд на настенные часы. Если учесть, что сегодня я осталась без обеда (четыре чашки чёрного кофе за весь день – не в счёт), то я вполне имею право уйти с работы на час раньше. Что я и сделала.

Уверенно шагая по парковке, я пыталась найти в сумочке ключи от машины, тихо чертыхаясь себе под нос. Пальцы в носках полусапожек занемели от холода – в такие моменты скучаю по зимней обуви и одежде – не красивой, зато удобной и тёплой. Но, ничего не попишешь – в прокуратуре строгий дресс код. Наконец–то нащупала брелок от сигнализации, победно вытащила его и тут де уронила в тонкую корку снега на асфальте.

– Замечательно, – сказала вслух, наклоняясь.

Подняла ключи и быстро вытерла их о подол юбки, торчащей из–под короткой соболиной шубы. Шагнула к мелькающей задним бампером в конце ряда машине, и увидела знакомую фигуру, выходящую на крыльцо отделения полиции.

Мои брови удивлённо приподнялись, когда глаза Эрвина встретились с моими. Расстояние было небольшим, зрение у меня стопроцентное – узнала сразу. Даже несмотря на его разбитую губу и небольшой синяк на скуле.

Он тоже увидел меня и узнал – определённо. Потому что шагнул ко мне навстречу.

Моё сердце гулко забилось в груди, пока он уверенно лавировал между машинами в мою сторону. В дневном свете я видела его всего один раз и те воспоминания были… Немного смазанными от того, что мы тогда сделали – в гостиничном номере. Разглядывала, впитывая каждую чёрточку, и чуть нахмурилась, когда подошёл близко и криво усмехнулся.

– Привет, – спокойно сказал он.

– Привет, – так же спокойно ответила я, а потом не сдержалась, – Кто тебя так?

Кивнула на его лицо, и он поморщился, потерев скулу с бордовым кровоподтёком.

– А, неважно, – Эрвин пожал плечами, – Какими судьбами в полиции?

– Работаю в этом здании, – я тоже пожала плечами, и переступила с ноги на ногу, чувствуя, как ступни окончательно околели, – Ты на машине?

– Нет.

Взглянув на наручные часы, я с особым энтузиазмом, удивившим даже меня саму, выпалила:

– Могу подвезти.

Эрвин медленно моргнул и нахмурился. Прикусил губу и тут же отпустил её, чуть заметно вздрогнув – наверное ссадина болит. Перевёл взгляд на моё запястье, и медленно произнёс:

– Ты же куда–то торопишься?

– С чего ты взял?

– На часы посмотрела.

Невольно улыбнулась: