«А она ведь даже не вспоминает про венчание, – усмехнулась Александра. – Упрекает меня, что бросила ее прекрасного сыночка, и в лоб ей не влетит, что вдруг я бы осталась, если бы мы тогда все же сходили в церковь? Вдруг это стало бы той нитью, которая бы удержала меня рядом с Виктором? Это гражданский брак легко расторгнуть, а церковный – на всю жизнь. И Витя, наверное, все же любил меня, раз предлагал венчаться… Конечно, мы с ним не особо православные, можно сказать, атеисты, но все же оба люди порядочные. И если бы был в нашей жизни день, когда мы без всяких причин поклялись друг другу быть вместе до конца и знали, что никто нас от этой клятвы разрешить не может, наверное, у меня не хватило бы духу разойтись со Стрельниковым. Как сказала любимая свекровь, все жены едят с этой приправой, так чем я лучше? Но сей повар будет готовить острые блюда…»

Вспомнив хрестоматийное высказывание Ленина о Сталине, Александра фыркнула, и подавленное настроение прошло.

Она улыбнулась баристе за стойкой, невысокому щуплому пареньку, обернувшемуся на ее смех, и тут ее озарило: «Господи, старая лошадь могла же поменять билеты и вернуться домой как раз к венчанию!»

Решив задачу таким нестандартным образом, Александра почувствовала себя как Архимед. Просто научное открытие, что другие люди могут что-то менять в собственной жизни, если хотят участвовать в твоей.

Александра достала телефон и быстро пролистала короткие сообщения Мешкова. Как жаль, что они почти не фотографировались, пока были вместе!

Так захотелось позвонить Всеволоду, что она быстро бросила телефон в сумочку, но тут он сам подал сигнал. «Мешков», – прочитала она на экранчике, и сердце вдруг заколотилось, будто ей шестнадцать лет. Первая трусливая мысль была не отвечать, а, наоборот, выключить звук. Александра вытерпела пять гудков, а потом соединилась, будто нырнула в ледяную воду.

– Я в аэропорту, – сказал Мешков напористо. – Улетаю в Хабаровск и хочу знать, все ли у тебя в порядке.

Александра ответила, что все.

– Смотри, меня два месяца не будет, поэтому если я могу что-то сделать, скажи сейчас.

– Нет, спасибо, – упорно продолжала Александра. – Я же написала, что случайно набрала.

– Не удалила, значит, номер, спасибо и на том. Я, вообще-то, скучаю по тебе и никак не пойму, с чего мы расстались.

«С того, что ты наркоман и насчет первой жены что-то темнишь», – усмехнулась Александра про себя, а вслух спросила:

– Ты правда хочешь это знать?

– Да. Может, дело еще поправимо?

Она улыбнулась, представив его в зале отлета. Интересно, он уже прошел досмотр или еще в главном зале, скрылся в секретном уголке между магазином сувениров и кофейными автоматами, там, где они целовались, как дети, когда Александра провожала его на гастроли.

– Это довольно трудно объяснить, – сказала она тихо. – Понимаешь, я всю жизнь жутко боялась одиночества и искренне считала, что чем жить без мужа, так лучше уж сразу лечь в могилу, чтобы не мучиться. Наверное, я потому вышла за Виктора в восемнадцать лет, что каждая минута в безбрачии причиняла мне невыносимые страдания и казалась прожитой зря. Так уж получилось, что, убегая от одиночества, я заодно убежала и от самой себя. Штампованные фразы, скажешь ты, но это правда. Помнишь стихотворение Цветаевой «Тень от чьей-то тени»? Вот примерно так я себя и чувствовала всю свою жизнь. А когда одиночество все-таки меня накрыло и первый ужас прошел, то я обнаружила себя, свой центр тяжести, и знаешь что? Я себе нравлюсь, и мне приятно быть наедине с собой.

– А, – сказал Мешков.

– Наверное, это очень плохие чувства, да к тому же я не могу их тебе толком объяснить…

– Я понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, – выслушав Александру, проговорил Мешков. – Одиночество творца, все такое… Только почему бы нам с тобой не быть одинокими вместе? Я так скучаю по тебе!

– Правда?

– Ну конечно! Для творчества это действительно хорошо, лирика из меня прямо так и прет с тех пор, как мы расстались, но я к тебе хочу, а не писать новые альбомы.

Александра улыбнулась, а на глаза тем временем навернулись слезы. «Как грибной дождь», – усмехнулась она, чтобы окончательно не растрогаться.

– А давай мы с тобой договоримся, что я тебе позвоню, когда вернусь? – спросил Всеволод. – Но если ты вдруг раньше захочешь меня видеть, сообщи, и я тебе возьму билет туда, где буду.

Александра ничего не ответила, чтобы не выдать голосом волнения. Помолчали, никому не хотелось разъединяться первым. После долгой паузы Всеволод сказал, что хочет она того или нет, но он обязательно позвонит ей через два месяца, как только самолет приземлится в Питере.

– Слушай, Мешков, – не выдержала Александра, – а ты бы мне изменял, если бы мы не расстались?

– Что?

– Изменял бы мне?

Всеволод рассмеялся:

– Вопрос с подвохом. Если скажу, что ни за что не изменял бы, ты мне не поверишь, а скажу «да», – так совру.

– Все мужчины хотят разнообразия и молодого тела, – вспомнив свекровь, уверенно проговорила Александра.

– Детсадовские какие-то стереотипы у тебя, – усмехнулся Всеволод.

– Скажешь, что не так?

– Скажу, что секс сам по себе достаточно приятная штука, чтобы еще искать в нем дополнительные плюсы, – сказал Мешков, понизив голос, и Александра почувствовала, как он улыбается.

– Хорошо, что ты не стал меня убеждать, что я вечно молодая и красивая.

– Саша, что с тобой? – Было слышно, что Мешков не на шутку взволновался. – Я не могу сейчас приехать к тебе, потому что тогда сорву гастроли и подведу людей, но давай возьму тебе билет на следующий рейс в Хабаровск? А? Поговорим нормально?

Александра покачала головой.

– Бизнес-класс? – продолжал искушать Мешков.

Стараясь, чтобы голос звучал спокойно и уверенно, Александра сказала, что с ней все в порядке, но на большее выдержки не хватило, и буквально против своей воли она вдруг заявила, что подождет возвращения Всеволода и тогда нормально поговорит с ним, а он ответил «целую тебя, любимая», так, словно все уже решено и они снова вместе.

Широкий мостик из белесых, вытравленных временем валунов очень живописно перекидывался через протоку. Старые ивы с дуплистыми стволами и нежными серебряными листьями склонялись над водой, в точности отражаясь от ее неподвижной глади. Дальше дорожка вела в заброшенный, совсем дикий уголок парка, почти лес. Здесь в беспорядке росли высокие ели и сосны, почти не пропускавшие солнечных лучей, а земля вся была покрыта ржавым ковром из старой опавшей хвои, сквозь который пробирались наружу узловатые корни, как будто вены на натруженных руках старика. Александра свернула с дорожки к берегу пруда, стараясь катить коляску по самым ровным участкам.

Плотный строй деревьев отбрасывал густую тень, отчего вода казалась совершенно черной, и редкие белые кувшинки на поверхности пруда выглядели таинственно и грустно. На противоположном берегу лес рос уже другой, из берез и осинок, и солнечные лучи пронизывали листву, отчего казалось, будто она сама светится рассеянным изумрудным светом. Немного поодаль берег зарос камышами, уже совсем пожелтевшими, а за ними виднелась полянка, яркая от цветов, в пестроте которых ясно чувствовалось приближение осени.