что подобное может случиться опять.

И никто уже не помнит – это сказка или быль,

что их прошлую страну поглотила бархатная пыль.

Точно это можно узнать только там,

и все готовы поверить моим словам

о том покинутом месте, где движения нет,

куда может проникнуть только лунный свет.

Когда-то росли здесь цветы,

исполнялись мечты,

здесь жили люди, но потом они ушли навсегда.

Жизни других исчезли без следа,

без следа, без следа. 

Я спускаюсь по ступеням в комнату теней,

в царство забытых дней и ночей,

где воздух замещен тишиной

и все вокруг окутано призрачной тьмой.

Сюда последний раз приходили сотни лет назад,

и я здесь первый за несколько веков подряд.

Ровные слои бархатной пыли

следы последних посетителей скрыли.

Ночные тучи расступились, светит луна,

луч мутного света льется из окна.

Холодные каменные плиты пола

бархатной пылью покрыты.

Мои глаза привыкают к этой дикой тьме,

я начинаю различать портреты на стене.

Беру старинную шкатулку в руки,

слышу нежные магические звуки.

Я околдован этим звоном тихим.

Все вокруг выглядит загадочным, двуликим.

Я прикован к этому магическому миру… да-да…

Это воплощение психолиры.

Стенам передается дрожь тела.

Медленно ступаю я вперед несмело.

Я не смею нарушать этот великий покой

веков небрежностью своих шагов.

Я гляжу без движения сквозь холод камней —

пропасть расширяется в памяти моей.

Время бесшумно поглощает города и страны,

и ничего уже не значат человеческие планы.

Замедляется звук времени, шагов,

затихает нежный шепот песочных часов.

Мои движения сковала магическая сила,

и бархатная пыль уже мои мысли покрыла.

Остановись, постой, замедли сердца бой.

Сюда проник шум вместе со мной.

Мерцающий свет засыпающих глаз угасает,

сознание мое силу теряет.

Эти мысли, леденеющие кровь…

Свет потухнет навсегда и не разбудит меня вновь.

Я останусь жертвой бархатной пыли,

как и люди те, которые столетия назад здесь жили. 

Ушедшие в прошлое, стертые временем,

ушедшие в прошлое, застывшие навеки.

Психолира – строго психическая лирика.

Корни, которые кто-то помнит.

Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело,

Чтобы в последний раз душа моя горела

Земным бессилием, летя в рассветной мгле,

И дикой жалостью к оставленной Земле.

В третий раз Черепашка перематывала кассету на начало этой песни, которая называлась «Бархатная пыль», и каждый раз она находила в ней что-то новое. Причудливые сочетания слов поворачивались вдруг скрытой ранее гранью, будто алмаз, отражающий свет. Песня казалась Люсе удивительно, до слез печальной. И когда дверь в комнату медленно приоткрылась, глаза ее были на мокром месте.

– Привет, извини, если помешала… Это ты к передаче готовишься? – спросила Елена Юрьевна.

– Угу, – соврала Люся и принялась тереть глаза.

– Забавная вещица, – наклонила голову набок мама. – Это «Каста»?

– «Каста», – кивнула Люся и неожиданно для самой себя улыбнулась.

Конечно, Елена Юрьевна помнила об их вчерашней размолвке, но, увидев радостную улыбку на лице дочери, сразу же забыла все обиды.

– Пойдем на кухню. – Черепашка вскочила с дивана. – Мам, мне с тобой нужно поговорить… Это для меня очень важно…

– Да объясни ты толком, что случилось? – Елена Юрьевна пристально вглядывалась в лицо дочери.

Они сидели за столом, друг напротив друга. Люся не знала, с чего начать разговор. То ли рассказать вначале о предложении Влади, то ли о своих чувствах к нему…

– В общем, мам… – Она набрала полные легкие воздуха, а затем с шумом выдохнула. – Помнишь, я рассказывала тебе о Влади?

– Я так и знала, что ты чего-то недоговариваешь! – Елена Юрьевна слегка ударила пальцами по столу.

– Ну не перебивай, пожалуйста, – попросила Люся. – Так вот, тогда мы на самом деле не попали на концерт.

– Как это? – Елена Юрьевна испуганно посмотрела на дочь. – А куда же вы попали?

– Мы попали на Чистые пруды. Просто в клубе этом, «Китайский летчик Джао-Да», знаешь такой? Он на «Китай-городе» находится?

Елена Юрьевна рассеянно кивнула. Взгляд ее по-прежнему оставался напряженным.

– Короче, там и звук был плохой, и играть никому не хотелось… – продолжала рассказывать Черепашка. – Ну не в этом дело… Мы с Влади, короче, пошли гулять. Мама, понимаешь, он так похож на меня! – Люся просияла счастливой улыбкой.

– Так… Ну теперь мне все ясно! – Елена Юрьевна всплеснула руками.

– Да ничего не ясно… – Черепашка обиженно отвернулась. – Это еще не все.

– Ну, хорошо, рассказывай дальше, если это еще не все, – вздохнула мама, видимо готовясь услышать что-то из ряда вон выходящее.

– В общем, Влади предложил мне поехать с ним в Ростов, – выпалила Люся и в напряженном ожидании уставилась на маму.

– Да?! – Елена Юрьевна резко встала с табуретки. – С какой это стати, интересно?

– Ну на пару дней всего, мам! – заканючила вдруг Люся. – Жить у его мамы будем… Так что ты не волнуйся… Мамочка, миленькая, хорошенькая, добренькая, отпусти меня, пожалуйста, в Ростов!

– Да ты что, совсем с ума сошла?! – Елена Юрьевна повысила голос. – Никуда ты не поедешь! И речи об этом быть не может!

– Ну это же ненадолго, мамулечка! На два дня всего! – снова начала Черепашка, но мама тут же ее перебила:

– Неизвестно с кем, неизвестно куда! Короче, разговор окончен.

– Ну а как же, если бы я в командировку поехала? – робко возразила Люся.

– Во-первых, люди, с которыми ты ездишь в командировку, – взрослые, во-вторых, я их знаю, в-третьих, тебе оплачивается гостиница, и я точно знаю, где ты, с кем ты и когда приедешь…

– Но ты и сейчас будешь знать, где я, с кем я и когда я приеду… А что касается Влади, то он взрослый…