на три трупа у машины. За свою практику, он видел много мёртвых тел людей, но глядя сейчас на мёртвую, ещё красивую пока в своей земной красоте, женщину, можно сказать ещё девушку, которая проиграла, как видно, в смертной схватке бой со смертью. И, в последнем порыве в своей жизни, обнимала мужчину,.. понял, – любовь и ненависть к ней, свела этих мужчин на этом месте. Но пока молчал с выводом своего заключения по поводу ЧП, словно боясь обидеть чем-то мёртвую, которая подобно битой птицы, от рук охотника, упала замертво на грудь тому одному, которому она хотела принадлежать всю свою жизнь… М-м,.. да, – произнёс он, – печальный случай… Как говорят французы, – … шерше ля фам… Ищите женщину…

Костя-стажёр, наконец, отвернулся от убитых кем-то людей и пошел к полицейскому УАЗику. Он вновь вытер смятым и сыроватым от пота носовым платком свой вспотевший лоб, потом провёл им по внутренней части околыша форменной фуражки и с грустью на лице, подумал, – …какая красивая девушка?!.. За что они её так? После чего тяжело вздохнул, включил вмонтированную в машине магнитолу, откуда послышались рвущие душу человека слова песни, – "… А НА ТОМ БЕРЕГУ-У-У… ....Я ВПЕРВЫЕ ИСПИЛ ДИКИЙ МЁД С ТВОИХ ГУБ… ". Спустя несколько часов по времени, все машины уехали в направлении деревни Чернушки.

******

Хоронили, Сашку и Клаву всей деревней, под липами, у дома на пасеке. Такое волеизъявление было родных Клавы. Сашка, оказался сиротой, бывший детдомовец.

Газиза и Юрия из морга забрали родственники.

А на второй день, после похорон, скончалась и бабушка Клавы, Екатерина Ивановна Строгова. Не вынесло её больное сердце такого горя и тоски по внучке.

Её дочь, Ольга Борисовна, попросила односельчан похоронить её у могил Сашки и Клавы.

Когда все люди разошлись после похорон старушки, у дома Сашки остался сидеть на крыльце старый дед, Иван Михеевич. Мужики приглашали его поехать с ними на технике, обратно в деревню, как сильно старого по возрасту, но он не согласился, мотивируя тем, что потом заколотит окна в опустевшем Сашкином доме на пасеке, так и остался сидеть на ступенях крыльца, уронил голову на грудь, словно в глубоком раздумье перебирая всю свою жизнь. И наверно не только свою…

Когда все уехали из хутора, старик медленно поднялся на ноги, спустился по ступеням вниз и подойдя к могиле Екатерины Строговой, опустился на колени, и запрокинул к голубому летнему небу голову, поднял свои огромные ладони и словно боясь, что кто-то подслушает его слова, тихо произнёс, – …прости меня Катюша и ты, Господи, прости нас с ней, за наши прелюбодеяния. И тут же, как-то неловко, повалился на свежий холмик её могилы… Так и ушла их обоюдная тайна с ними в могилу, после её и его смерти на Сашкиной пасеке у могилы той, которою он наверно когда-то беззаветно любил…

Когда его обнаружили мёртвого на пасеке, то, чтобы не возить его тело в деревню, похоронили для порядка в ряд с могилой старушки Строговой. Людей много не присутствовало, так, только могильщики и несколько человек из деревни Чернушки.

После этого, по счету четвёртого захоронения и шести смертей в целом на этом месте, народ в деревне зашумел, считая место пасеки гиблым местом и был вызван из Сыктывкара батюшка, который прочитал разные надлежащие, в таких случаях, моления на их могилах и освятил дом в котором жили совсем немного, но счастливо, Сашка и Клава.

Боясь смертных событий, прошедших почти одновремённо на хуторе Комарово, в то лето, никто не ходил больше туда. Даже местные мужики не протянули своих рук к Сашкиной технике. Опасались они, как поговаривали старухи в Чернушке, каких-то проклятий. И техника, и пасека, остались без хозяина. Пчелы погибли в зимы от холодов и от варитоза, некоторые, разроившись, улетели в тайгу, остальные ульи разломали медведи, лакомясь мёдом.

Только на липах, у стенки тайги и у самого Сашкиного дома, всё ещё жили в колодах пчелы. Они иногда садились на осевшие и заросшие травой и цветами могилки, перелетая с цветка на цветок, словно разыскивая своего хозяина и всё так же, как и раньше, тянули в сохранившихся колодах, темно-желтые соты и запечатывали в них ДИКИЙ МЁД…