дома, ну и, разумеется, на тренировки нового голубиного молодняка в The Pigeon Unit. Спустя шесть недель эти голуби уже были готовы к первым полетам. Папа позаботился о том, чтобы выпускать их в воздух в безлесной местности. Постепенно он увеличивал дистанцию, и многие из его воспитанников показали, что обладают большими способностями.

Через четыре месяца они уже были по-настоящему готовы к выполнению самых серьезных заданий. Однако Матильда по-прежнему выделялась на общем фоне. Она летала с неслыханной дотоле скоростью и обожала преодолевать большие расстояния. Ранее отец никогда не видел Матильду в такой замечательной форме. И казалось, будто она прекрасно понимает, что поставлено на кон и в чем ее предназначение.

Новобранцев учили, как упаковывать голубей в солдатский рюкзак. Крылья нужно было нежно сложить вдоль тела и обернуть птицу бумагой. А еще солдаты учились прикреплять сообщения к лапке и снимать их с нее с чрезвычайной осторожностью.

Было ясно, что Матильда – самый надежный голубь во всем подразделении. Поэтому, когда тренировки закончились, ее первой упаковали в рюкзак молодого парашютиста. По рассказам отца, он успел прошептать ей на ушко, что она отправляется в самый главный полет всей своей жизни. Самолет стартовал со взлетной полосы, и он провожал его глазами, пока тот не скрылся за линией горизонта.

Это произошло июньской ночью сорок четвертого года, и в последующие дни папа вглядывался в небо с замиранием сердца. Трое долгих суток спустя Матильда вернулась домой с израненной грудью и сообщением о точном расположении немецкой артиллерии на побережье Нормандии. Это была неоценимая информация для генерального штаба. На обратном пути голубка продиралась сквозь тучи пуль и отбивалась от охотящихся на нее соколов, запущенных немцами, – соколы были готовы разорвать ее в клочья. Отец как никогда гордился собой.

После войны Ян Густав вернулся на свой скалистый остров. И больше не собирался его покидать. В том числе и ради получения наград. Ему было гораздо милее просыпаться утром под звуки, которые издавали косули, промышлявшие возле его дома, или строгать доски под лучами прячущегося в сосновых ветвях солнца. Или запускать в полет Матильду без риска для ее жизни и здоровья.

И когда в одна тысяча девятьсот сорок шестом году пришло приглашение от британцев принять участие в торжественной церемонии награждения, ему было нелегко решиться на новое путешествие. Отцу казалось, будто он только что вернулся домой и в полной растерянности стоит на пристани в своей свежевыглаженной английской военной форме, с чемоданом и плетеной клеткой с Матильдой. Но Свен из своего Стокгольма настаивал, дескать, речь-то всего о паре дней идет:

«Тебе обязательно надо подняться в воздух и посмотреть на мир с высоты птичьего полета, Ян Густав! А Матильде нужно, черт бы побрал меня совсем, получить свою медаль!»

* * *

И вот папа сидит в самолете, который летит в Лондон, и пытается поудобней устроиться в узком кожаном кресле. Соседнее же сиденье зарезервировано за клеткой Матильды. Впервые в жизни голубка пристегнута ремнем безопасности и наверняка внутренне поражается такому странному способу передвижения. Она ворковала и нервно била крыльями о решетку клетки, из-за чего и пассажиры, и стюардессы с улыбкой поглядывали в сторону этой странной парочки.

Первые впечатления от полета были ошеломляющими. Небо заполонили розоватые барашки, представлявшиеся зеркальным отражением бродящих по всему папиному острову овечек Лундеманна. Но потом перед взором осталось лишь одно бескрайнее небо. Оно все продолжалось и продолжалось. Вот, значит, как она выглядит – бесконечность.

Вдруг по проходу между креслами проскользнула одна из молоденьких стюардесс. Она несла кофе пассажирам первого класса, которых обслуживала в этом рейсе. Проходя мимо папы, бортпроводница с бейджиком Ева на груди успела улыбнуться и бросить любопытствующий взгляд и на него, и на голубку.

У нее были чистейшие лиловые глаза, каких Ян Густав никогда ранее не встречал. Заглянуть в такие глаза – это все равно что нырнуть в лагуну возле скалы Халлас. И папу затянула эта глубина, лишь этот цвет остался на сетчатке, и все небо в одночасье сделалось лиловым. И больше папа уже не мог различить, где глаза Евы, а где небо, и голова у него закружилась так, как не кружилась никогда прежде.

– Чем занимается этот, с голубем? – спросила Ева коллегу по экипажу Лиззи.

– Он, наверное, военный. Голубю вручат медаль в Лондоне, что-то там с войной связанное, – захихикала Лиззи, обслуживавшая ряды, где сидел голубятник. Он ей очень понравился, и она ни в какую не соглашалась меняться с Евой, хотя та настойчиво предлагала Лиззи провести остаток пути с пассажирами первого класса.

Отец слышал, как забавно для шведского уха говорит по-датски девушка с лиловыми глазами, предлагая кофе сидящим в первых рядах пассажирам. С ощущением счастья в груди он откинулся на спинку кресла и теперь смотрел только на небо, пока самолет не приземлился. Ах, ну почему полет закончился так быстро?!

Думаю, он не знал, что уже тогда Ева долго глядела ему вслед на летном поле.

Лондон лежал в руинах. Целые кварталы превратились в зияющие пустоты, и у папы возникло желание засучить рукава. Однако руководство голубиного подразделения подготовило весьма жесткую программу, а они ведь прибыли на чествование Матильды.

Церемония вручения наград, состоявшаяся следующим утром, наполнила папино сердце гордостью.

– Всего этой чести удостоены тридцать одна собака, двадцать голубей и один корабельный кот, – сообщил с трибуны некий английский майор.

Голубь, которого награждали перед Матильдой, лишился одного глаза на обратном пути из Нормандии, но не утратил бесстрашия. Ему бешено аплодировали.

Потом майор кивнул в сторону папы: настала очередь Матильды.

Папа чувствовал себя словно на крестинах дочери. Каждый отец надеется, что его дитя не заглушит слова священника душераздирающим плачем. Но Матильда вела себя образцово. Она больше не била нервно крыльями и не начинала ни с того ни с сего ворковать. Она тихо сидела, пока майор надевал ей на шею медаль Марии Дикин.

– Особой чести удостоен также наш инструктор-укротитель почтовых голубей из Швеции Ян Густав Викштрём.

– Что? – В письме от оргкомитета об этом не было ни слова.

– За феноменальный труд в The Pigeon Unit. Congratulations!

Ну да. Без уникального папиного чутья и умения распознавать способности голубей ничего бы не получилось. Само собой разумеется, он был достоин почетного ордена из бронзы, со сверкающей бело-голубо-красной шелковой ленточкой. Майор прикрепил его к папиному кителю, признательно кивнул и отдал папе честь. И вновь раздался шквал аплодисментов.

Не успел закончиться праздник в честь награжденных, как папа уже заскучал по дому. Но когда